Кавалер Глюк   ::   Гофман Эрнст Теодор

Я же слышал, как поднялась трогательно-нежная жалоба флейты, когда отшумела буря скрипок и басов и стихнул звон литавр; я слышал, как зазвучали тихие голоса виолончелей и фагота, вселяя в сердце неизъяснимую грусть; а вот и снова тутти, точно исполин, величаво и мощно идет унисон, своей сокрушительной поступью заглушая невнятную жалобу.

Увертюра окончилась; незнакомец уронил обе руки и сидел закрыв глаза, видимо обессиленный чрезмерным напряжением. Бутылка его была пуста. Я наполнил его стакан бургундским, которое тем временем велел подать. Он глубоко вздохнул, словно очнувшись от сна. Я предложил ему подкрепиться; он без долгих церемоний залпом осушил полный стакан и воскликнул:

- Исполнение хоть куда! Оркестр держался молодцом!

- Тем не менее это было лишь слабое подобие гениального творения, написанного живыми красками, - ввернул я.

- Я верно угадал? Вы не берлинец?

- Совершенно верно; я бываю здесь только наездами.

- Бургундское превосходное... Однако становится свежо.

- Так пойдемте в залу и там допьем бутылку.

- Разумное предложение. Я вас не знаю, но и вы меня не знаете. Незачем допытываться, как чье имя; имена порой обременительны. Я пью даровое бургундское, мы друг другу по душе - и отлично.

Все это он говорил с благодушной искренностью. Мы вошли в залу; садясь, он распахнул редингот, и я был удивлен, увидев, что на нем шитый длиннополый камзол, черные бархатные панталоны, а на боку миниатюрная серебряная шпага. Он тщательно вновь застегнул редингот.

- Почему вы спросили, берлинец ли я?

- Потому что в этом случае мне пришлось бы расстаться с вами.

- Вы говорите загадками.

- Нимало. Попросту я... ну, словом, я композитор.

- Это мне ничего не разъясняет.