Остров мужества   ::   Радзиевская Софья Борисовна

Когда старшие ушли, он выплакался и из избы всё-таки выскочил,поглядеть им в след, да уже не увидел. Постоял, замёрз и опять в избу, хорошо что день солнечный, жирник погасить можно, чадом не дышать. Подумал — чем бы время скоротать и вдруг вспомнил: а нерпу-то с бельком резать, не заметишь, как и день пройдёт. Достал из-под нар клык моржовый, нож наточил и принялся за дело. Он уже знал: по пальцам вот так, словно зуд пойдёт — значит, работа будет спориться.

И правда пошло: голова белька как живая в будущей снежной норе обозначилась. Глаза бы ему чёрные сделать, да не из чего. Задумался. Ладно, камушек где-нигде чёрный найду, сделаю.

Точил кость, точил, пока пальцы и плечи заломило. И вдруг темно стало, глянул в оконце, затянутое пузырём, и дрогнул, чуть белька из рук не выронил. Ни солнца, ни света, пурга окошко замела, и с моря слышится грохот, лёд, видно, ломает.

Ванюшка прислушался, охнул, схватился за голову руками. «Лёд ломает. А по льду-то как они домой доберутся? Спасутся ли?»

В избе затемнело. Тени ползут из-под нар, из углов, потихоньку к Ванюшке подбираются. А он один… А там…

Долго стоял в нерешительности, не зная, что и делать. Вздохнув, вынул из мешочка кремень с огнивом жирник засветил. Всё лучше, чем в темноте. Окошко доской крепко задвинул: свету не даёт, а избу выстужает. А сам то присядет к жирнику, белька в руки возьмёт, то на стол его кинет и к двери метнётся — буря не стихла ли?

Только нет. Грохочут льды, ярится море. А отец? А Степан? А Фёдор?

Ванюшка затосковал.