Датское лето   ::   Питерс Эллис

Но настаивать на этом при всех в зале, гдесобралось столько народу, было вопиющим нарушением приличий, которое мог допустить только бесчувственный нормандец, правящий страной, народ которой не понимал. Однако если Овейн и был столь же возмущен этой вольностью, как и Кюхелин, то виду не подал. Он выдержал долгую выразительную паузу, подчеркивая неуместность просьбы епископа и, возможно, желая несколько сбить с него спесь, а затем четко произнес:

— Раз вы этого желаете, милорд епископ, я, разумеется, выслушаю Блери ап Риса. Каждый человек имеет право просить и быть услышанным. Беспристрастно и внимательно!

Как только дворецкий епископа ввел просителя в зал, стало ясно, что он оказался тут не сию секунду. Он ожидал возможности предстать перед принцем и тщательно готовился к аудиенции: с нарядной одежды гостя была сбита дорожная пыль.

Итак, в зал вошел высокий, широкоплечий человек могучего телосложения. У него были черные волосы и усы и надменный орлиный нос, а манера держаться, скорее, вызывающая, нежели свидетельствующая о примирении. Широкими шагами он добрался до открытого пространства перед возвышением и отвесил изысканный поклон принцу и епископу. Кадфаэлю показалось, что этим поклоном проситель желает, скорее, возвеличить себя, нежели засвидетельствовать почтение тем, кого приветствует. Он привлек всеобщее внимание и хотел его удержать.

— Милорд принц, милорд епископ, ваш преданный слуга! Я пришел к вам как проситель.