Приказ самому себе   ::   Дьяконов Юрий Александрович

Если никого из взрослых рядом не было, Зиночка бросался к маме и слушал, бьется ли сердце. Оно билось. Неровно и глухо. Будто было не в маминой груди, а где-то далеко-далеко.

Каждый день появлялись то врач, то медсестра. Они делали маме уколы, давали лекарства. Приходили соседки. Готовили. Заставляли есть маму, кормили Зиночку насильно. А ему хотелось лечь и ничего не помнить. Но стоило только заснуть, как одолевали кошмары. Какие-то звери, чудовища окружали его, пытались разорвать, ужалить, сжечь. Он кричал от ужаса и просыпался в холодном поту.

Хотелось, чтобы день длился вечно, чтобы ночь не наступала никогда. Днем все-таки лучше. Все видно. Можно долго-долго идти среди сотен людей в аптеку или в магазин. Стоять в очереди. Люди не знают, что у Зиночки умер папа. Они торопятся, громко разговаривают, смеются. И Зиночке так хорошо, уютно среди них. Дома, на своей улице, — хуже. Все знают. Все хотят что-то сказать о папе. Или смотрят на Зиночку так, что хочется плакать.

Эх, если бы тут, рядом были Саша или Женя! С ними можно говорить обо всем. Но Женя еще в лагере. А Саша вернется из деревни только к первому сентября.

Хорошо бы побежать на пристань, отвязать «Тузика», поставить парус и уйти вверх по Дону далеко, может, к самой станице Старочеркасской. Но сделать этого нельзя. Кто же останется с мамой? Кто заставит ее принимать лекарства? Она ведь никого не слушается. Она слушается только Зиночку.