Саша и Шура   ::   Алексин Анатолий Георгиевич

Но дядю Симу я не узнавал совсем…

И поэтому я с ужасом подумал, что Андрею Никитичу, должно быть, сейчас так плохо, как не было ещё никогда: ведь это его болезнь, его состояние так изменили вдруг старинного дедушкиного товарища, сделали егосовсем другим человеком.

– Марлю вы можете снять, – сказал дядя Сима. (И я стянул с носа свою продезинфицированную повязку.) Он продолжал называть меня на «вы» – и это, пожалуй, было единственным, что осталось от прежнего дедушкиного друга. – Пускать к нему никого нельзя. Лежать надо без движений. Как вы его тащили от крыльца до кровати?

– Осторожно, – ответил я.

– Это, быть может, было роковое передвижение…

– Но ведь он стоял на крыльце, надо же было…

– Да, я понимаю. И всё-таки… Ухаживать будут трое: дедушка, я и вы. Поскольку, как я узнал, у вас уже есть опыт. Ну, и, разумеется, медсестры из больницы.

Тут я набрался храбрости и тихо возразил новому, совершенно незнакомому мне дяде Симе:

– Он так не сможет… Он захочет знать, что делается в городе. И вообще обо всём! Он не сможет…

– Да, он не сможет, – поддержал меня дедушка.

– Что ж, не следует отключать его от того, что будет доставлять ему радость. Не волнения, не заботы, а одну только радость… Это ясно?

– Ясно…

– Кстати, и Клаша ведь может немного помогать, – обернувшись к дедушке, сказал дядя Сима.

Голос его при этом на миг дрогнул, стал мягким, прежним, и я внезапно представил себе дядю Симу сочиняющим стихи для той, кого он только что нежно назвал Клашей.