Сегодня и ежедневно   ::   Драгунский Виктор

И когда я пошел за кулисы, Борис шесть раз возвращал меня на поклон, и я кланялся и "лепил корючки": то кланялся, как прима из "Лебединого озера", а то как дамский любимчик тенор, а то приветствовал народ, как начальник главка, и они все хлопали, и под конец я просто снял парик и гуммоз с носа и поклонился очень серьезно, от души. И тут мы с ними совсем подружились, и когда я прошел за кулисы, я увидел эту старую занавеску и вытер об нее мокрые руки, и она дружелюбно висела на моем плече, старая, уютная, знакомая...

- Сколько лет я тебя знаю? - сказал Жек. - Двадцать?

- Да, - сказал я, - прилично...

- Иди размазывайся, - сказал Борис, - порядок.

- Не могу привыкнуть, - сказал Жек, - двадцать лет смотрю, всегда смеюсь, как маленький...

- Колдун, - сказал Борис, - вся порода такая.

- Буфет работает? - спросил я.

- Работает. Только нету. Запретили.

- Для меня-то? - сказал я.

- Думаешь, ему выпить хочется? - сказал Жек. - Ничего подобного! Он это для виду. На самом деле ему повидаться хочется. "Знать, забило сердечко тревогу", - и он приложил палец к щеке и подперся, изображая хор Пятницкого.

- Ну, она-то на месте, - сказал Борис, - куда она денется. Поспеешь к своей Сикстинке.

- А вы, ребята, балабоны, - сказал я, - скоморохи вы, чтоб вас черти взяли... Пойду разденусь.

Они остались у репертуарной доски и смотрели мне вслед, и я шел, стуча своими длинными башмаками, и они, вероятно, смеялись мне вдогонку. И я слышал, как Жек крикнул мне не без яда:

- Ромео Джульетыч!

Но все это мне было совершенно безразлично. Главное было позади. Я отработал. Дал, что мог. И не впустую, нет, они смеялись.