Утопленник   ::   Житков Борис Степанович

Девчонка приволокла голову сахару, а потом пудовый мешочек муки "четыре нуля" и, смотрю, еще тащит - мыла фунтов десять, два бруска.

- Забирай! - шепотом закричал я в ухо Феде.

- Дорогой, милый мой человек! - Федя чуть не плакал, но тоже шепотом (оба мы боялись моего отца). - Золотой ты мой! Мамаша мне наказала, чтобы вручить. Говорит, коли не отблагодаришь, так ты у меня сызнова потонешь. Да это хоть кого спроси. Я же в лабазе работаю, на Сретенской, у Сотова. Ты возьми это, дорогой, и квиты будем. А мамаша каждый день за тебя богу все равно молит. Борисом ведь звать? Возьми, дорогой. Как же я домой пойду? Мамаша...

- А я как? - и я кивнул на дверь. - Папаша!

- Как же мы теперь с тобой будем, друг ты мой милый?

Но тут я услыхал, как под отцовскими шагами скрипят ступеньки нашей лестницы.

- А ну, гони отсюда ходом, - шепнул я Феде и пошел в дом.

Наутро я узнал, что гаванский Пантюшка вчера угощал всех папиросами "Цыганка" первого сорта, а сейчас лежит больной, - определили, что от мороженого.

Я пошел к Пантюшке.

Как только все вышли, я спросил:

- Пантик, откуда папиросы?

- А оттуда. Федя дает. Ну да, не знаешь? Федя-утопленник. Я его натер, он теперь аж до той пасхи помнить будет.

Я пообещал Пантюшке оторвать оба уха.

- А что? Я же не прошу, он сам дает.

- Меня тоже не надо просить, я сам дам! - и я погрозил Пантюшке кулаком.

Теперь уж, шел ли я домой или из дому, всегда поглядывал, не караулит ли где Федя.