Багратион   ::   Голубов Сергей Николаевич

И с прочими важнейшими бумагами взяли на нем и эту, писанную обо мне наемным слугой моим, итальянцем же, к брату, в Милан. Вот министр, думая не долго, и шлет мне, дабы любезностью своей князю Петру глаза залепить. Хитер министр! АН и князь-то Петр не с ослиным ухом...

Багратион весело засмеялся.

- Бери, душа, памятку. Ты да Олферьев - в секрете. Для прочих - нет ничего!

Один из офицеров, лежавших у стены на скамейке, громко зевнул, повернулся на бок и, разглядев главнокомандующего, с шумом вскочил на ноги.

- Желаю здравия, ваше сиятельство!

- Олферьев! Душа! Еще ли не обоспался?

Входная дверь осторожно скрипнула, пропустив на порог горницы маленькую, живую и на редкость изящную фигуру молодого франтоватого генерала в прекрасных темных локонах. Он любезно поклонился. Это было короткое, быстрое, еле приметное движение. Но учтивости, которая в нем заключалась, хватило бы, вероятно, на весь старый версальский двор. Простодушная улыбка потухла на лице Багратиона, словно ушла внутрь. От этого лицо его потускнело, и новое, неприятное выражение возникло в нем.

- А вот и господин начальник штаба, - сказал главнокомандующий странно чужим голосом. - Доброе утро, граф.

Сдав Олферьеву дежурство, Муратов похвастался подарком. Две головы низко склонились над письмом Бат-талья - одна огромная, как ворох ржаной соломы, и другая белокурая, с волнистыми зачесами на висках.

- Когда дым бивачных огней окутал Европу, словно черные туманы средневековья, - проговорил Олферьев, - язык Данте и Тассо как раз у места для славы нашего вождя.