Багратион   ::   Голубов Сергей Николаевич

В эти страшные минуты у Беннигсена отнимались колени, горло сжималось железным кольцом, глаза ослеплялись невидимым блеском ярости, - он переставал дышать и понимать что-нибудь, кроме своей злобы. В войну 1807 года было даже так, что, придя в состояние бешенства, он лишился чувств, - упал в обморок, как жантильнейшая из девиц. И теперь он был близок к тому же. Беннигсен хотел топнуть ногой - земля расступилась. Хотел крикнуть - вырвался хрип.

- Немедля выводи корпус... Я...

Тучков отдал честь, повернулся и сказал своему квартирмейстеру:

- Выводи, братец, дивизии к левому флангу. А я ни за что больше не отвечаю!

Глава тридцать девятая

Известно: где тесно, там солдату и место. У костра фельдфебеля Брезгуна постепенно собралась почти вся карабинерная рота. Гренадеры подходили один за другим и, покуривая трубочки с травой-тютюном, неторопливо ввязывались в разговор.

- Дума за горами, а смерть за плечами, - вздохнул кто-то.

- Ты это, Кукушкин, оставь! - строго приказал Иван Иваныч. - В канун боя оставь это!

- Да ведь жутко, Иван Иваныч! - отозвался Кукушкин.

- Жутко! Ну и что ж, коли жутко? И в секрете иной час жутко бывает! А сумеешь себя разважить - и ничего. Что же такое, что жутко?

- Не помрем, так увидим, - с небывалой серьезностью проговорил Трегуляев. - Вон сколько собралось нас тут! И кого нет! Ты, Кукушкин, тверской, что ли? Стало - ряпушник. Чучков - арзамасский, из лукоедов. Мышатников - с Амценска, цыгане семь верст объезжали. Калганов - сибиряк, соленые уши.