Багратион   ::   Голубов Сергей Николаевич

Никаких своих соображений у него не было, а Сен-При, Багратион, Раевский, Воронцов и Платов - каждый в отдельности и все вместе - говорили так дельно, что в конце концов он был согласен со всеми. Как и что мог он сказать от себя? На свежих щеках его выбился вишневый румянец досады. Он сделал над собой усилие и ответил с натуральной барственной гордостью, способной прикрыть любое из самых неприятных самоощущений:

- Я - младший в чине. Меня не спросили. А по мне - говорить последнему трудней, нежели первому умереть.

Раевский был человек без предрассудков и сентиментальности. "Коли этого молодца не ухлопают за храбрость, - подумал он, - то при придворной ловкости пустейшего ума быть ему главным в России чиноначальником..."{16}

Грациозно-снисходительная улыбка, бродившая до сих пор на губах государева флигель-адъютанта, вдруг исчезла. Он встал, и все поднялись, готовясь услышать нечто, как бы от самого императора исходившее.

- Отправляя меня сюда, государь сказать соизволил: "Передайте князю Петру Иванычу, что Бонапарт, верный системе своей, двинется, конечно, к Москве, чтобы устрашить Россию. Но ничто на свете не заставит меня положить оружие, покамест неприятель будет в пределах наших оставаться. Скорее я отращу себе бороду и уеду в Сибирь, нежели заключу мир". - Флигель-адъютант наклонил голову, как пастор в патетическом месте проповеди.