Беспамятство как исток (Читая Хармса)   ::   Ямпольский Михаил

Но это конкретность, скрывающаяся от взгляда, невидимая, нематериальная, несмотря на предъявление "сапога". "Предмет", который у Заболоцкого "сколачивается и уплотняется до отказа", не становится от этого более материальным. Парадоксальность ситуации заключается в том, что материальное выступает как эфемерное, лишенное предметности, а умозрительное -- как устойчивое, несокрушимое, предметное.

В такой ситуации совершенно особое значение приобретает имя. Имя указывает на "предмет", заклинает его, но не выражает его смысла. Имя у Хармса чаще всего подчеркнуто бессмысленно. Вот характерный пример, относящийся к тому же 1930 году:

1. Мы лежали на кровати. Она к стенке на горке лежала, а я к столику лежал. Обо мне можно сказать только два слова: торчат уши. Она знала все.

2. Вилка это? или ангел? или сто рублей? Нона это. Вилка мала. Ангел высок. Деньги давно кончились. А Нона -- это она. Она одна Нона. Было шесть Нон и она одна из них (МНК, 28).

Текст написан от имени "предмета" и о "предметах". На сей раз оба "предмета" имеют места, и эти места подробно определены. "Предметы" локализованы, но от этого они не становятся определенней. Хармс пытается определить их негативно -- не вилка, не ангел, не сто рублей. Позитивная идентификация наконец происходит, один из "предметов" получает имя -- Нона, другой с самого начала определен как "я" (ср. с мыслью Шпета о возможности понимать "я" как предмет), но, в сущности, она ничего не меняет, она столь же бессодержательна, как и негативное определение.