JК
Этика Михаила Булгакова :: Мирер Александр Исаакович
Страница: 77 из 301Примус, бытовой прибор, ревевший в каждой московской кухне 30-х годов, становится игрушкой Бегемота, демона, кота — а кошка есть символ дома. Скромный домашний работяга оборачивается игрушкой — но демонической, и вот из него вырывается карающее и очищающее адское пламя. «Helft! Feuer! Helft! Die Holle brennt!» — «ад пылающий!», как кричит в кабачке проницательный Зибель (2299)…
Поразительно, что почти любая символическая подмена вещи так или иначе, по длинной или короткой цепи ассоциаций, приводит к «Фаусту». Разящая шпага Мефистофеля, взявшего на себя роль уличного убийцы, в руках Воланда становится тростью и мечом судьи; в руках Азазелло — вертелом.
Все вещи-символы претерпевают двойную трансформацию; они возвышаются и принижаются одновременно. Примус есть символ «ужасов житья в совместной квартире», и он же — символ ада. Шпага принижается до вертела — и становится символическим мечом владыки. Колдовской хрупкий шар, означающий у Гете, по-видимому, бренность мира, принижается, становясь чем-то вроде школьного глобуса — но зато служит всеведению самого сатаны.
«Освещенный с одной стороны солнцем» — следующий фаустианский символ, также чрезвычайно усиленный. Воланд не может видеть прямого света солнца, но отраженный свет, особенно от луны, — постоянный спутник его самого и его подданных. А Мефистофель всего лишь не выносит сильного света; Фауст, впавший в зависимость от дьявола, предпочитает иметь солнце за спиной.
Поразительно, что почти любая символическая подмена вещи так или иначе, по длинной или короткой цепи ассоциаций, приводит к «Фаусту». Разящая шпага Мефистофеля, взявшего на себя роль уличного убийцы, в руках Воланда становится тростью и мечом судьи; в руках Азазелло — вертелом.
Все вещи-символы претерпевают двойную трансформацию; они возвышаются и принижаются одновременно. Примус есть символ «ужасов житья в совместной квартире», и он же — символ ада. Шпага принижается до вертела — и становится символическим мечом владыки. Колдовской хрупкий шар, означающий у Гете, по-видимому, бренность мира, принижается, становясь чем-то вроде школьного глобуса — но зато служит всеведению самого сатаны.
«Освещенный с одной стороны солнцем» — следующий фаустианский символ, также чрезвычайно усиленный. Воланд не может видеть прямого света солнца, но отраженный свет, особенно от луны, — постоянный спутник его самого и его подданных. А Мефистофель всего лишь не выносит сильного света; Фауст, впавший в зависимость от дьявола, предпочитает иметь солнце за спиной.