JК
Мое кино :: Чухрай Григорий Наумович
Страница: 2 из 252Ирина хотела задержаться в Ессентуках, но я ее торопил.
В поезде на третьей полке для багажа было жарко. Ирину подташнивало. Я чувствовал себя виноватым — ведь она была беременна.
Но вот и последний полустанок перед Узловой. Здесь перрона нет, со ступенек вагона слезаем на землю и сразу попадаем в весеннюю лужу. Благо Ирина в калошах. Отсюда до селекционной станции три километра. Я тащу большой чемодан, Ирина хлюпает по снежной жиже с чемоданом поменьше. Забираю у нее чемодан, спрашиваю:
— Устала?
— Только озябла, — отвечает она.
— Ничего, — стараюсь я подбодрить жену, — скоро придем на место, погреемся!
— Что-то я не вижу ваших коттеджей... — говорит Ирина.
Меня это тоже волнует.
— Туман, — объясняю я.
...Но вот мы стоим на месте — там, где когда-то были коттеджи, и растеряно смотрим на груду кирпичей. Вместо девяти прекрасных домиков — только руины. Зачем немцам понадобилось бомбить село и селекционную станцию, непонятно.
Курятник
Маму я нахожу в колхозном курятнике, где живут все, кто уцелел от бомбежки — и колхозники и селекционеры. Она действительно больна. Возле нее сидит местная девушка в военной форме без погон. Мама смущена, Ирина тоже...
В этом курятнике, где невозможно было встать в полный рост, вместе с нами ютилось с десяток семей. Все испытывали одинаковое неудобство. Но я не помню ни одного конфликта или выражения недовольства.
В поезде на третьей полке для багажа было жарко. Ирину подташнивало. Я чувствовал себя виноватым — ведь она была беременна.
Но вот и последний полустанок перед Узловой. Здесь перрона нет, со ступенек вагона слезаем на землю и сразу попадаем в весеннюю лужу. Благо Ирина в калошах. Отсюда до селекционной станции три километра. Я тащу большой чемодан, Ирина хлюпает по снежной жиже с чемоданом поменьше. Забираю у нее чемодан, спрашиваю:
— Устала?
— Только озябла, — отвечает она.
— Ничего, — стараюсь я подбодрить жену, — скоро придем на место, погреемся!
— Что-то я не вижу ваших коттеджей... — говорит Ирина.
Меня это тоже волнует.
— Туман, — объясняю я.
...Но вот мы стоим на месте — там, где когда-то были коттеджи, и растеряно смотрим на груду кирпичей. Вместо девяти прекрасных домиков — только руины. Зачем немцам понадобилось бомбить село и селекционную станцию, непонятно.
Курятник
Маму я нахожу в колхозном курятнике, где живут все, кто уцелел от бомбежки — и колхозники и селекционеры. Она действительно больна. Возле нее сидит местная девушка в военной форме без погон. Мама смущена, Ирина тоже...
В этом курятнике, где невозможно было встать в полный рост, вместе с нами ютилось с десяток семей. Все испытывали одинаковое неудобство. Но я не помню ни одного конфликта или выражения недовольства.