JК
Мой Олеша :: Славин Лев Исаевич
Страница: 15 из 22Все же не могу ответить себе о качестве моего отношения к нему – люблю, не люблю?»
Что же делать? Притворяться? Но ведь своеобразное коварство искусства состоит в том, что в нем невозможно солгать. Ложь сразу видна: она плавает на поверхности.
Олеша выходит из положения тем, что он олешизирует Достоевского. Он снимает с него черты нереальности, случайности, немотивированности. Он делает из романа драму самолюбия.
Помните отзыв Олеши о диалоге Достоевского?
«Какое обилие сослагательных наклонений в диалоге Достоевского! Бы-бы-бы! Это бьющийся в судорогах диалог!»
Я встретил Олешу неподалеку от театра после спектакля. На лице его были следы того радостного возбуждения, которое всегда давал ему театр, аплодисменты, весь этот шум нарядной публичности.
Он взял меня под руку и сказал, насмешливо кивнув в сторону театра, осторожно озираясь и голосом заговорщика, хотя поблизости никого не было, – просто из любви к игре:
– Они думают, что это реплики Достоевского. Это мои реплики!
– Юра, – сказал я, остановившись, – но по отношению к Толстому вы этого не позволили бы себе?
– Конечно, нет, – сказал он серьезно.
Длинная прогулка. Зимний вечер. Крупные снежинки. Мы стоим на углу улицы Горького и Пушкинской площади и никак не можем расстаться. Говорим, говорим…
Он предлагает зайти в ресторан ВТО и выпить. Я отказываюсь и объявляю, что я «сгусток воли».
Он хохочет и кричит, что я «стакан рефлексии».
В это время мимо нас проходит X., высокий, в бобрах. Он демократически кивает нам:
– Привет!
И не останавливается.
Что же делать? Притворяться? Но ведь своеобразное коварство искусства состоит в том, что в нем невозможно солгать. Ложь сразу видна: она плавает на поверхности.
Олеша выходит из положения тем, что он олешизирует Достоевского. Он снимает с него черты нереальности, случайности, немотивированности. Он делает из романа драму самолюбия.
Помните отзыв Олеши о диалоге Достоевского?
«Какое обилие сослагательных наклонений в диалоге Достоевского! Бы-бы-бы! Это бьющийся в судорогах диалог!»
Я встретил Олешу неподалеку от театра после спектакля. На лице его были следы того радостного возбуждения, которое всегда давал ему театр, аплодисменты, весь этот шум нарядной публичности.
Он взял меня под руку и сказал, насмешливо кивнув в сторону театра, осторожно озираясь и голосом заговорщика, хотя поблизости никого не было, – просто из любви к игре:
– Они думают, что это реплики Достоевского. Это мои реплики!
– Юра, – сказал я, остановившись, – но по отношению к Толстому вы этого не позволили бы себе?
– Конечно, нет, – сказал он серьезно.
Длинная прогулка. Зимний вечер. Крупные снежинки. Мы стоим на углу улицы Горького и Пушкинской площади и никак не можем расстаться. Говорим, говорим…
Он предлагает зайти в ресторан ВТО и выпить. Я отказываюсь и объявляю, что я «сгусток воли».
Он хохочет и кричит, что я «стакан рефлексии».
В это время мимо нас проходит X., высокий, в бобрах. Он демократически кивает нам:
– Привет!
И не останавливается.