Мой Уитмен   ::   Чуковский Корней Иванович

В стихотворении "Я не доступен тревогам" ("Ме Imperturbe") он опять-таки увидел свою излюбленную мысль о независимости души человеческой от каких бы то ни было внешних событий и отчеркнул тестроки, где эта мысль выражена с наибольшей рельефностью:

Где бы ни шла моя жизнь, — о, быть бы мне всегда в равновесии, готовым ко всяким случайностям,

Чтобы встретить лицом к лицу ночь, ураганы, голод, насмешки, удары, несчастья,

Как встречают их деревья и животные.

Эти строки не могли не быть родственно близки писателю, который в огромную семью своих героев ввел и старый дуб, учивший мудрости князя Андрея, и кобылу Фру-Фру, и Холстомера, и то дерево, что рубят в "Трех смертях", и упрямо-живучий репейник, напомнивший ему судьбу Хаджи-Мурата. Кое-кого из этих животных и растений Толстой ставил в пример людям. Это тоже приближало его к Уитмену, который в "Песне о себе" говорил о животных:

…они мне сродни, и я готов принять их,

Знаменья есть у них, что они — это я…

Разочарованных нет между ними, нет одержимых бессмысленной страстью к наживе,

Никто ни перед кем не преклоняет колен, не чтит подобных себе, тех. что жили за тысячу лет.

Замечательно, что, хотя Толстой в то время работал над "Крейцеровой сонатой" и проблема половых отношений волновала его с особенной силой, сексуальные стихотворения Уитмена, насколько можно судить по тому экземпляру "Листьев травы", который был в руках у Толстого, не заинтересовали Льва Николаевича. В цикле "Дети Адама" не отчеркнута ни одна строка.