О графах и графоманах или Почему я не люблю Льва Толстого   ::   Логинов Святослав

Но ведь рассказ написан для детей, в массе своей деревенских, которые весьма строго различают понятия: лицо и морда, рот и пасть. Вспомните Чехова:»…и стала ейной мордой меня в харю тыкать». У селедки – морда, у Ваньки – харя. Только так, и не иначе. Одно беда – слово «пасть» создает представление о злобном хищнике, оно тоже неприменимо к собственной собаке. Положение складывается безвыходное, нужного слова нет. В том и заключается задача писателя – найти слово, когда его нет. Лев Толстой эту задачу даже не попытался решать.

Однажды, перечитывая Пришвина, я остановился на описании играющей лисы. «Пастишка разинута,» – вот оно, слово! Не знаю, какой кровью далось оно Пришвину, возможно, выплеснулось само безо всякого труда. «Читателя не интересует писательский пот», – говорил Максим Горький. Важен реультат. Михаил Пришвин – писатель, Лев Толстой – халтурщик.

Кстати, если подставить пришвинское слово в толстовский рассказец, то получится еще хуже, чем было. Единственное правильное слово в куче мусора будет звучать особенно фальшиво. За примерами не надо далеко ходить. В романе «Война и мир» Лев Николаевич употребляет красивое слово «гвоздить», употребляет нудно и настойчиво, раза четыре кряду, чтобы всякий доспел заметить, как он, граф Толстой черпает в народной речи. И от этого повторения слово гаснет, превращаясь в нечто скверное.

е) Есть еще один вид текстуальной ошибки – откровенная реникса, случайно проскользнувшая в тексте.