Письма к Милене   ::   Кафка Франц

Я хорошо к нему относился, он был мне совершенно необходим, вдвоем все ужасы школы были нам нипочем, перед ним я притворялся меньше, чем перед кем-либо, – но, в сущности, какой же плачевный союз. Примерно так же и с Эренштайном, перелива сил я не чувствовал. Намерения у него самые добрые, и говорит он по-доброму, и очень старается, но, если бы на каждом уличном углу стоял такой помощник, Страшный суд они бы не приблизили, но сделали бы нынешние дни еще более невыносимыми. Ты читала «Таню», разговор между попом и Таней? Вопреки замыслу автора, это образец такой вот беспомощной помощи, Таня умирает на глазах от кошмара утешения [140]

Сам по себе Эренштайн, безусловно, очень силен; то, что он читал вечером, было необычайно здорово (правда, опять-таки за исключением определенных мест в книге о Краусе [141] ). И как я уже говорил, взгляд у него зоркий.

Кстати, Эренштайн стал чуть ли не толстым, во всяком случае массивным (и прямо-таки красивым; как ты только можешь это отрицать!), и о худых знает разве только то, что они худые. В большинстве случаев этого вполне достаточно, в моем например.

* * *



Журналы запоздали, при случае скажу, по какой причине, но все же они приходят.

* * *



Нет, Милена, той возможности, которую мы оба полагали иметь в Вене, у нас нет, вообще нет; мы и тогда ее не имели, я глядел «со своей колокольни», цеплялся руками за верхушку, а потом изодранные руки разжались, и я упал.