JК
Последний год жизни Герцена :: Орлова Р
Страница: 17 из 82А на стене здания Геттингенского университета крупными красными буквами выведено: "Да здравствует анархия!", или "Наша цель - для Германии - анархия!", или (гораздо реже) "Да здравствует Бакунин!"
***
В 1870 году, после смерти Герцена, уже порывая с Нечаевым, Бакунин, тем не менее, объясняет:
Я сказал себе и Огареву, что нам ждать нечего другого человека, что мы оба стары и что нам вряд ли удастся встретить другого подобного, более призванного, и более способного, чем Вы; что поэтому, если мы хотим связаться с русским делом, мы должны были связаться с Вами, а не с кем другим...
Герцен не разделял этого увлечения. Он еще не видел "русского юношу", но его уже оттолкнуло нечаевское слово, его прокламация. Этические оценки у Герцена неразрывно переплетались с эстетическими.
Достоевский писал Страхову, что Герцен был "поэт по преимуществу. Поэт берет в нем верх везде и во всем, во всей его деятельности. Агитатор-поэт, политический деятель-поэт, социалист-поэт, философ - в высшей степени поэт..." (5 апреля 1870 г.)6
Огарев, будучи сам гармоничнее, мягче, гораздо чаще ошибался в людях. В оценке Нечаева друзья разошлись с самого начала. Еще не подозревая, что это станет самой глубокой трещиной в их дружбе.
Отношения Герцена и Огарева - действительно, редкий пример даже в русской истории с ее культом дружбы - рассматривались преимущественно как идиллия и редко как союз, исполненный драматизма2.
"Мы - две части одной поэмы" - это подчас известно и людям, не читавшим ни Герцена, ни Огарева, знающим лишь памятник на Моховой у старого здания Московского университета и клятву на Воробьевых горах. "Я охотно беру в нашей жизни вторую роль"3- эти слова Огарева менее известны и менее объяснены.
Перечитывая сегодня его стихи и статьи, можно лишь вообразить восторги современников, как воображаешь великих актеров прошлого по свидетельствам современников.
***
В 1870 году, после смерти Герцена, уже порывая с Нечаевым, Бакунин, тем не менее, объясняет:
Я сказал себе и Огареву, что нам ждать нечего другого человека, что мы оба стары и что нам вряд ли удастся встретить другого подобного, более призванного, и более способного, чем Вы; что поэтому, если мы хотим связаться с русским делом, мы должны были связаться с Вами, а не с кем другим...
Герцен не разделял этого увлечения. Он еще не видел "русского юношу", но его уже оттолкнуло нечаевское слово, его прокламация. Этические оценки у Герцена неразрывно переплетались с эстетическими.
Достоевский писал Страхову, что Герцен был "поэт по преимуществу. Поэт берет в нем верх везде и во всем, во всей его деятельности. Агитатор-поэт, политический деятель-поэт, социалист-поэт, философ - в высшей степени поэт..." (5 апреля 1870 г.)6
Огарев, будучи сам гармоничнее, мягче, гораздо чаще ошибался в людях. В оценке Нечаева друзья разошлись с самого начала. Еще не подозревая, что это станет самой глубокой трещиной в их дружбе.
Отношения Герцена и Огарева - действительно, редкий пример даже в русской истории с ее культом дружбы - рассматривались преимущественно как идиллия и редко как союз, исполненный драматизма2.
"Мы - две части одной поэмы" - это подчас известно и людям, не читавшим ни Герцена, ни Огарева, знающим лишь памятник на Моховой у старого здания Московского университета и клятву на Воробьевых горах. "Я охотно беру в нашей жизни вторую роль"3- эти слова Огарева менее известны и менее объяснены.
Перечитывая сегодня его стихи и статьи, можно лишь вообразить восторги современников, как воображаешь великих актеров прошлого по свидетельствам современников.