JК
Прочерк :: Чуковская Лидия Корнеевна
Страница: 97 из 99И вдруг — новое, нарядное платье! И впору!
Он, Иван Михайлович и Шаак осматривают Люшу.
— Ну, Люшенька, — объявляет Берг, — послезавтра мы тебя выписываем. Поздравляю тебя, ты можешь ехать домой. Ты рада?
— Мне все равно, — потупившись, отвечает Люша. — Как хотите.
Врачи уходят. Я провожаю их до дверей корпуса.
— Неужели ты не рада отсюда выбраться? — спрашиваю я Люшу, вернувшись. — Мы с тобою поедем в Тарховку, к морю, на дачу. Митя снял для нас большую комнату, и с балконом!..
— Мама! — отвечает мне рассудительная Люша. — Как ты не понимаешь? Не могла же я сказать им, что рада уехать отсюда. От них? Это невежливо.
В последние две недели я уже не только читала и рассказывала, а мне доверено было выздоравливающих и с ложечки кормить, и переворачивать, и переодевать. Матерей я пыталась утешить повестью о Люше: вытащили ведь ее из смерти. И ваших вытащат!
Больница запомнилась мне как вершина человеческого разума и человеческой доброты. Сквозь страдания. Потому и пишу я о ней с такой любовной замедленностью.
Неотвратимо надвигался «тридцать седьмой». Более отступать мне в моем повествовании некуда: ни в труд, ни в горе, ни в радость. Я лицом к лицу с безличием — с машиной бесчеловечья, запущенной на полный ход. Цель запуска? Превращать живых в мертвых. Запущена она была уже давным-давно — второе десятилетие! — и я уже успела испытать на других, да отчасти и на самой себе ее металлические когти.
Он, Иван Михайлович и Шаак осматривают Люшу.
— Ну, Люшенька, — объявляет Берг, — послезавтра мы тебя выписываем. Поздравляю тебя, ты можешь ехать домой. Ты рада?
— Мне все равно, — потупившись, отвечает Люша. — Как хотите.
Врачи уходят. Я провожаю их до дверей корпуса.
— Неужели ты не рада отсюда выбраться? — спрашиваю я Люшу, вернувшись. — Мы с тобою поедем в Тарховку, к морю, на дачу. Митя снял для нас большую комнату, и с балконом!..
— Мама! — отвечает мне рассудительная Люша. — Как ты не понимаешь? Не могла же я сказать им, что рада уехать отсюда. От них? Это невежливо.
В последние две недели я уже не только читала и рассказывала, а мне доверено было выздоравливающих и с ложечки кормить, и переворачивать, и переодевать. Матерей я пыталась утешить повестью о Люше: вытащили ведь ее из смерти. И ваших вытащат!
Больница запомнилась мне как вершина человеческого разума и человеческой доброты. Сквозь страдания. Потому и пишу я о ней с такой любовной замедленностью.
Неотвратимо надвигался «тридцать седьмой». Более отступать мне в моем повествовании некуда: ни в труд, ни в горе, ни в радость. Я лицом к лицу с безличием — с машиной бесчеловечья, запущенной на полный ход. Цель запуска? Превращать живых в мертвых. Запущена она была уже давным-давно — второе десятилетие! — и я уже успела испытать на других, да отчасти и на самой себе ее металлические когти.