Русские плюс...   ::   Аннинский Лев

О, смерть, не бери меня в рай,

оставь с топором на земле

на долгую зиму зим,

оставь лежать, как отца,

приваленного к кресту

ольхой, подрубленной им.

Полет разума осажен на почву.

Во сне, как в Лесьмяне, в моих садах

Трава — зеленый, благовонный омут…

И, «как в Лесьмяне», рай немыслим. Изувеченная земля — и ад наш, и рай. И универсум, и клочок поля. И Европа, и Польша.

Глажу горбатую спину

убитой Европы,

сам я такой же калека,

кривоногий и плоскостопый.

Учился на ксендза. Бросил. Предпочел стезю гимназического учителя. Может, чуял бессилие христианства в содрогающемся от языческих страстей мире? Чуял почву, природу, землю, народную жизнь. Увидел, как тектоническая магма ломает и взрывает почву. И как народ сжигает деревню и бежит из нее в город.

Жадные воруют и грабят, ленивые водку хлещут и насилуют сестер своих собутыльников — судья же, их земляк, зовет их на картишки. Некому поднимать молот… Постепенно слепну. Может быть, слепой увижу лучше черную тьму из тьмы.

Не дают ослепнуть — дети, которые упрямо рождаются на этом пепелище. Не «розовые», отрицающие воображаемый Апокалипсис. А черные, как сама реальность, подтверждающие, что она — реальность.

Нет уже тех,

кто спину гнул с серпом,

и кровь их почерневших легких

пьет почва, твердая, как вечность…

Все больше новых, кто рождается в пожарах

вместо умерших и убитых,

живые, как трава, растут в пустых песках.

Эта трава не дает поэзии ни умереть от воспоминаний, ни спастись в невесомости.