JК
Русское солнце :: Караулов Андрей Викторович
Страница: 39 из 328Да, конечно: она, Раиса Горбачева, появилась в этой стране слишком рано, слишком… эффектно, наверное, чтобы те люди (вся страна, на самом деле), кто ещё не умел, не научился красиво одеваться и отдыхать, как она, в Италии, воспринимал бы её без иронии… Ну и что? А получилось так, что она запрягла свою страну, как Хома Брут — ведьму, и тут же, без спроса, стала учить всех уму-разуму, всех! Надо же, она объявила себя матушкой! «Н-нет, эту дамочку нам не надо…» — откликнулась Россия. И все, на её будущем был поставлен крест. Приговор толпы, как известно, обжалованию не подлежит.
Теперь она почти не вставала с кровати: жить лежа — это легче.
Раисе Максимовне стало по-настоящему страшно, когда она увидела, как Михаил Сергеевич по вечерам изучает телефонные разговоры своих ближайших соратников. По его приказу Крючков записывал всех: Александр Яковлев, Медведев, Примаков, Бакатин, Шахназаров, Черняев; КГБ делал (для удобства) своеобразный «дайджест», и Михаил Сергеевич его просматривал.
Потом, минувшей весной, стало ещё страшнее: впервые за 38 лет их жизни она увидела, как Михаил Сергеевич плачет. Началось с глупости. Ира, их дочь, сказала, что Сережа, врач, её приятель, назвал сына Михаилом (в честь Горбачева). Родители его жены рассвирепели, выгнали ребят из дома, и теперь парень обивает пороги загса: по нашим законам, оказывается, дать другое имя ребенку — это целое дело. Михаил Сергеевич взорвался. Он кричал, что Ира — дура, что ему совершенно не нужно все это знать, что Ире с детства все дается даром, что ей нужно уметь молчать — и т.д. и т.д. Ира вскипела, за неё глухо вступился Анатолий… — а Михаил Сергеевич как-то сразу обмяк, сел на диван и закрыл лицо руками…
Раиса Максимовна знала, что она будет с ним всегда, до конца, что он — её судьба.
Теперь она почти не вставала с кровати: жить лежа — это легче.
Раисе Максимовне стало по-настоящему страшно, когда она увидела, как Михаил Сергеевич по вечерам изучает телефонные разговоры своих ближайших соратников. По его приказу Крючков записывал всех: Александр Яковлев, Медведев, Примаков, Бакатин, Шахназаров, Черняев; КГБ делал (для удобства) своеобразный «дайджест», и Михаил Сергеевич его просматривал.
Потом, минувшей весной, стало ещё страшнее: впервые за 38 лет их жизни она увидела, как Михаил Сергеевич плачет. Началось с глупости. Ира, их дочь, сказала, что Сережа, врач, её приятель, назвал сына Михаилом (в честь Горбачева). Родители его жены рассвирепели, выгнали ребят из дома, и теперь парень обивает пороги загса: по нашим законам, оказывается, дать другое имя ребенку — это целое дело. Михаил Сергеевич взорвался. Он кричал, что Ира — дура, что ему совершенно не нужно все это знать, что Ире с детства все дается даром, что ей нужно уметь молчать — и т.д. и т.д. Ира вскипела, за неё глухо вступился Анатолий… — а Михаил Сергеевич как-то сразу обмяк, сел на диван и закрыл лицо руками…
Раиса Максимовна знала, что она будет с ним всегда, до конца, что он — её судьба.