JК
Русское в еврейском и еврейское в русском :: Чернов Виктор Михайлович
Страница: 2 из 12Но, кроме этой книги, к сожалению, не переведенной на русский язык, в архиве Гуверовского института войны, мира и революций (США, Стенфордский университет, Калифорния) имеется много рукописей Виктора Михайловича, посвященных еврейскому вопросу (одну из них мы публикуем ниже).
Надо также отметить, что в Амстердамском Международном институте социальной истории находятся многочисленные материалы о поездке В.М. Чернова в Палестину в 1934-1935 гг. (об этом мы поговорим в следующей нашей публикации).
***
Есть в массовом американском еврействе одна необыкновенно характерная и глубоко трогающая не одного меня черта. Это - то теплое чувство, с которым относится оно к России и всему русскому. Им запечатлены все мои наблюдения - от мелких до крупных.
Эти широкие, приветливые улыбки, когда в тебе распознают русского; это живое внимание и участливые расспросы; этот жадный интерес - что-то там теперь и чего можно ждать? Спрашивается: откуда все это. Почему продавец газет в уличном киоске, почему любой приказчик в еврейском магазине, которыми кишит Бродвей [1], так оживляется, почему у него при мысли о России светлеет лицо и загораются глаза.
Что ему судьба Москвы, которую в России он знал лишь по имени и от которой отгораживал его порог "черты оседлости" [2]?
Что ему Россия? Ведь, как ни посмотри, почему-нибудь да покинул же он ее: она к нему поворачивалась в свое время не лучшими, а самыми неприветливыми, суровыми и мрачными своими сторонами.
Надо также отметить, что в Амстердамском Международном институте социальной истории находятся многочисленные материалы о поездке В.М. Чернова в Палестину в 1934-1935 гг. (об этом мы поговорим в следующей нашей публикации).
***
Есть в массовом американском еврействе одна необыкновенно характерная и глубоко трогающая не одного меня черта. Это - то теплое чувство, с которым относится оно к России и всему русскому. Им запечатлены все мои наблюдения - от мелких до крупных.
Эти широкие, приветливые улыбки, когда в тебе распознают русского; это живое внимание и участливые расспросы; этот жадный интерес - что-то там теперь и чего можно ждать? Спрашивается: откуда все это. Почему продавец газет в уличном киоске, почему любой приказчик в еврейском магазине, которыми кишит Бродвей [1], так оживляется, почему у него при мысли о России светлеет лицо и загораются глаза.
Что ему судьба Москвы, которую в России он знал лишь по имени и от которой отгораживал его порог "черты оседлости" [2]?
Что ему Россия? Ведь, как ни посмотри, почему-нибудь да покинул же он ее: она к нему поворачивалась в свое время не лучшими, а самыми неприветливыми, суровыми и мрачными своими сторонами.