Так называемая личная жизнь   ::   Симонов Константин

На койке Мурадова, закинув длинные ноги в сапогах на застеленный газетой табурет, спал одетый Слепов, а за столом сидел Лопатин и, боком нагнув к самому столу наискось обвязанную бинтами голову, что-то писал.

- Ты что тут колдуешь? - удивленно спросил Левашов, сбрасывая шинель. Я его по госпиталям ищу, а он тут!

Лопатин объяснил, что решил все-таки вернуться в дивизию - доделать недоделанное. Ранение у него, как выяснилось, действительно пустяковое, царапина. Но из-за ушиба глаза придется несколько дней ходить с повязкой и ставить на ночь вот такие компрессы, какой у него сейчас.

- Так обмотали, что даже очки сверху не лезут, - сказал он. - Но утром, когда сниму компресс, полезут.

- А откуда очки? Твои ж - в лепешку!

- Запасные. Заказал, на свое счастье, в Симферополе.

- Какое уж тут счастье, когда чуть без глаза не остался, - вздохнул Левашов, - это я виноват - пихнуть бы тебя тогда головой вниз поглубже, и был бы кругом цел. У нас, уже после тебя, Ковтуна ранило.

- Я знаю, мне сказали, - кивнул Лопатин на спавшего Слепова.

Левашов стащил сапоги, сиял ремень с наганом и. расстегнув ворот гимнастерки, присел на край широкой деревянной кровати.

- Давай спать ложиться. Только к стенке ложись, а то меня могут к телефону поднять.

- Я еще посижу, кое-что запишу, а то до завтра забуду, - сказал Лопатин.

- А что забудешь, то и шут с ним - значит, неважное. - Левашов лег на кровать, к стенке, и до горла накрылся шинелью. - Чудная вещь война, помолчав, сказал он. - Казалось бы, люди на ней должны меньше разговаривать, чем в мирное время, а они почему-то наоборот. Я думал над этим.