Так называемая личная жизнь   ::   Симонов Константин

В общем-то, это была правильная оценка того, что происходило на Западном фронте, но само слово "посредственно" никак не сочеталось с теми отчаяннымиусилиями во что бы то ни стало продвинуться еще на кило метр или на два, которым он был свидетель в последние дни.

Гурский усмехнулся его молчанию. Он привык к своей коробившей других безапелляционности и гордился ею.

- Зато могу тебя порадовать, - сказал он, - т-там, под К-котельниково, ф-фрицам уже не светит и-прорваться к Сталинграду. Начали бить им м-морду и продолжаем по и-нарастающей. И-попросился поехать с редактором, но он приказал сидеть здесь и и-писать передовые по его ук-казаниям оттуда. К-каждому свое. Где заночуешь?

- А мой номер в "Москве" за мной? - спросил Лопатин.

- За т-тобой, куда же ему деться.

- Тогда поеду в "Москву" - писать.

- Н-не торопись, - прощаясь, сказал Гурский. - Вид у т-те-бя усталый, и, если завтра не сдашь, мир не рухнет. Заг-гон есть..

Хотя он и был на двенадцать лет моложе Лопатина, но привычно говорил с ним как старший, советов которого надо слушаться. Заботливый к тем, кого любил, он взамен хотел нравственной власти.

- Да, - уже простившись, вспомнил он, - письмо от д-дочери. - Порылся в ящике стола, вынул и отдал Лопатину письмо. - Завтра расскажешь мне, к-как она там живет.

В гостинице "Москва" хотя и экономно, но топили. Три неделя назад, когда Лопатин вернулся из Сталинграда и редактор устроил его сюда, топили только на двух этажах, теперь - на трех. Народу прибавилось.