Так называемая личная жизнь   ::   Симонов Константин

Лопатин сел на тахту рядом с мальчиком и оглядел комнату.

Кроме тахты в комнате стоял стол с задвинутыми под него двумя стульями и накрытый клеенкой комод, служивший кухонным столом. Ниша в стене, куда узбеки обычно кладут ватные одеяла, была прикрыта ситцевой занавеской наверно, служила гардеробом.

Между тахтой и стеной был засунут тюфячок, - должно быть, на нем спал мальчик. На подоконнике лежала стопка книг. Вот и все, что было в комнате.

Была еще керосиновая лампа-"молния" на столе, и керосинка на комоде, и самая настоящая, времен гражданской вопиет, похожая на футляр от швейной машинки, железная печка-"буржуйка", в углу комнаты, с трубою, выведенной в стену. "Буржуйка" горела, и на ней грелся чайник.

- Тоже продукция нашей студии, - сказал режиссер, заметив, что Лопатин смотрит на "буржуйку". - Отснял ее в прошлой ленте и по этому случаю получил от дирекции в личное пользование. А вместе с ней - мешок угля. Премия в нашем быту почти Нобелевская!

Режиссер присел к столу и, наслаждаясь теплом, расстегнул последний крючок ватника.

Лопатин продолжал оглядывать комнату, удивляясь тому, какая она чистенькая. Потолок низкий, керосинка, "буржуйка", лампа-"молния", от которой стоит круг на потолке и тянется кверху ниточка копоти, а комната все равно белая.

- Удивляюсь тому, какая у вас комната беленькая, - сказал он вслух.

- Мы с Ромкой тут ни при чем, - сказал режиссер. - Жили бы вдвоем без матери - была бы черненькая.