Так называемая личная жизнь   ::   Симонов Константин

А потом Ксения, держа в руках вашу карточку, так долго объясняла мне, почему она вас бросила, хотя вы и храбрый, и умный, и вообще предел совершенства, что я так ничего и не поняла. А я люблю все понимать.

- А чего тут понимать? Надоел, вот и бросила. Что, не бывает, что ли?

Наверно, женщина, сказав "бросила", ждала, что он возразит. Но он не возразил.

- "Брошена" - придуманное слово. Разве я цветок или письмо?" насмешливо, нараспев, процитировала она. - Кстати, Ахматова сейчас здесь, у нас в Ташкенте.

- Уже наслышан об этом, - сказал Лопатин. - И стихи эти читал, когда мне было столько, сколько вам.

- Вряд ли. Мне двадцать девять. Даже двадцать девять и три четверти, так что считайте, уже тридцать!

- Тогда, стало быть, на несколько лет раньше. Скажите-ка мне лучше, Ника, - Лопатин произнес ее имя с оттенком иронией, - не страшно вам называться Никой? Не слишком ли это величественно именоваться богиней победы, особенно в военное время?

- Мне не страшно, - сказала она. - А если вам страшно, можете называть меня Ниной Николаевной.

- Хорошо, я подумаю над обоими вариантами, - без улыбки сказал Лопатин. - И простите мне мое невеселое любопытство: почему вы сейчас одна, а в поезде были другая? Такая, словно с вами что-то стряслось. Я пялил на вас глаза не только потому, что трудно было не пялить, но еще и потому, что подумал: с этой женщиной у соседнего окна что-то случилось.

- Сейчас я другая, потому что, наверно, не умею быть одинаковой. А там, в вагоне, мне правда было тяжело, потому что...