Так называемая личная жизнь   ::   Симонов Константин

Не хотела тебя огорчать этими разговорами, оставила бы до завтра, но я же почувствовала, что болит! И если ты куда-то поедешь, до этого надо сходить к врачам. Слышишь?

- Слышу. - Он допил последний глоток и встал. - Не волнуйся, скорей всего, ровно ничего не случилось. Про Японию - это я так, дурака валял. А если засадят писать, пока не допишу - не встану, а как допишу - вернусь.

Он обнял ее, поцеловал и, открыв дверь на лестничную площадку, услышал, как там внизу дает нетерпеливые гудки машина. И, спускаясь по лестнице и слушая эти гудки, перестал злиться. Ну да, понадобился, ну да, очередной редакционный пожар, который надо срочно гасить, заполнив на готовой полосе какую-нибудь дырку в двести строк. Это он тоже умел, и потому, что умел, иногда и любил. Ну, сядет, и за час-полтора напишет - не для вечности, а - в номер. И вернется, ничего с ним не сделается. Зарвался от счастья, вот и ляпнул про Японию.

На этот раз в машине за рулем сидел знакомый по многим фронтовым поездкам, веселый и безотказный водитель Коля Шумов - цыган.

- Что, Коля? - садясь рядом с ним и захлопывая дверцу, спросил Лопатин. - Наверное, уже знаешь, зачем меня на ночь глядя вызвали? Ты всегда все знаешь.

Коля с места рванул машину и только после этого повернул к Лопатину большую курчавую голову, на которой еле держалась пилотка.

- Знаю. Гурского убили.

- Как убили? - тупо, словно его ударили, спросил Лопатин. - Не может быть.