Страница:
237 из 349
Лишь через несколько секунд, узнав нас, Шаевич попытался улыбнуться.
- Ну, как, Миша?
- Кажется, все... отвоевался... - Михаил кивнул на свою ногу.
Рана гноилась, краснота дошла уже до таза - гангрена.
Сижу, молчу, ну что скажешь? Какое слово утешения найдешь? Да и поможет ли слово?!
- Товарищи... - тихо позвал кто-то из глубины землянки.
- А, Зуев, здравствуй! - Я едва узнал бывшего заместителя директора санатория "Харакс".
- Передайте партии, - он протянул комиссару красную книжечку, партийный билет.
Комиссар взял билет, развернул его, затем, молча положил в нагрудный карман.
Шаевич потянул меня за руку:
- Плохо мое дело...
- Да что ты, Миша, мы еще споем.
- Да... именно... споем... - и тихим хриплым голосом он запел.
Это была любимая песня партизана-коммуниста Михаила Абрамовича Шаевича - песня о Москве. Он пронес ее сквозь страшную зиму этого года, он пел ее на стоянках, улыбаясь и пританцовывая, пел в холодных землянках, ободряя и развлекая товарищей, пел, идя на операции и возвращаясь с них, и поет теперь в последний раз.
...Но я не сплю в дозоре на границе,
Чтоб мирным сном спала моя Москва...
Миша пел из последних сил, пот выступил у него на лбу, руки холодели... уже нельзя было разобрать слов. Наконец, наступила тишина...
Мы вышли из землянки. Я не мог сдержать слез; я чувствовал себя в чем-то виноватым. В смерти Миши, в действиях партизан? Но что я мог придумать?
- У меня, Илья Захарович, есть один план, - медленно сказал Амелинов.
|< Пред. 235 236 237 238 239 След. >|