JК
В плену :: Соколов Борис Николаевич
Страница: 240 из 434Так случается на западе Германии: только что небо было безоблачным, ярко светило солнце, и тут же наползает туча и льёт дождь. Мы стоим неподвижно. По грязным лицам бьют тяжелые капли и струйками стекают на одежду. Немцев такая помеха не радует. Старший офицер отдаёт приказ "Отцу народа", быстро, почти бегом, спасается под крышу.
"Отец народа", он же начальник полиции, не обращая ни малейшего внимания на ливень, неторопливым шагом проходит вдоль шеренги непроверенных. Остается ещё сотни две. Затем, остановившись посередине, грозно нас оглядывает. Одному делает выговор, заметив, что он поднял воротник гимнастёрки и накрыл голову тряпкой. Затем после приличной паузы взмахом руки как бы разрубает шеренгу надвое и командует:
- Левые - в первую штубу, правые - во вторую. Всем сидеть по штубам, там вас и проверят. Schnell! (Быстрее!)
Человеку, знающему и немецкий, и русский языки, такой приказ мог бы быть непонятным. Но здесь такой язык никого не затрудняет. Все хорошо понимают, что Die Stube - комната, хотя это понятие мы относим не к обычной жилой комнате, а к лагерно-барачной.
Вообще такая смешанная русско-немецкая речь не только нам более понятна, но считается у нас как бы особо изящной.
В большой полутёмной комнате мы, мокрые до нитки, стоим тесной толпой и греемся за счёт собственных испарений. На полу чавкает вода, которая с нас же и натекает.
Теперь проверяют другим способом: смотрят не на лица, а ищут подвергнутых обрезанию. Это не лишено смысла, так как все те, кто здесь находится, родились или незадолго перед революцией, или сразу после неё.
"Отец народа", он же начальник полиции, не обращая ни малейшего внимания на ливень, неторопливым шагом проходит вдоль шеренги непроверенных. Остается ещё сотни две. Затем, остановившись посередине, грозно нас оглядывает. Одному делает выговор, заметив, что он поднял воротник гимнастёрки и накрыл голову тряпкой. Затем после приличной паузы взмахом руки как бы разрубает шеренгу надвое и командует:
- Левые - в первую штубу, правые - во вторую. Всем сидеть по штубам, там вас и проверят. Schnell! (Быстрее!)
Человеку, знающему и немецкий, и русский языки, такой приказ мог бы быть непонятным. Но здесь такой язык никого не затрудняет. Все хорошо понимают, что Die Stube - комната, хотя это понятие мы относим не к обычной жилой комнате, а к лагерно-барачной.
Вообще такая смешанная русско-немецкая речь не только нам более понятна, но считается у нас как бы особо изящной.
В большой полутёмной комнате мы, мокрые до нитки, стоим тесной толпой и греемся за счёт собственных испарений. На полу чавкает вода, которая с нас же и натекает.
Теперь проверяют другим способом: смотрят не на лица, а ищут подвергнутых обрезанию. Это не лишено смысла, так как все те, кто здесь находится, родились или незадолго перед революцией, или сразу после неё.