В те юные годы   ::   Нагибин Юрий

Но чем пристальней вглядывался я в портрет, тем крепче становилась убежденность, что я вижу настоящее Оськино лицо. Наверное, я вычитывал в его чертах то, что мне хотелось: легкость, веселье, озорство, иногда задумчивость, предшествующую шутке, остроумной выходке, озарению. Это был Оська, с которым божественно просто. А непредвзятому зрению Константина Рождественского (я разобрал подпись под наброском) открылся совсем другой юноша.

- Какое печальное лицо! - сказал я. - Это не Оськино выражение, а сходство удивительное.

- Вы считали Оську бездумным весельчаком?

- Бездумным - нет. Но, конечно, он был веселым человеком. Очень веселым, в этом его очарование.

- Ему было весело жить - правда... Но, очевидно, не всегда. Вы видели его рисунки?

- Детские?

- Взрослых у него и не могло быть. Скажем, юношеские.

- Я думал, он давным-давно это забросил.

- Оказывается, нет. Мы с Мусей нашли целый ворох его акварелей последних лет. Значит, он их никому не показывал.

Владимир Осипович с приметным усилием наклонился и достал с нижней полки шкафа толстую стопу акварелей. На всех рисунках присутствовал паучий знак свастики. Фашизм пытал, терзал, уничтожал человечью плоть. Шли в пике "юнкерсы". Падали бомбы на городские крыши. Перли вперед солдаты в рогатых шлемах, почти закрывавших лица, с прижатыми к боку автоматами. Резиновые дубинки обрушивались на головы. Волосатый кулак ломал челюсть, крошил зубы.