Вячеслав Иванов   ::   Пяст Владимир

В нем отдыхает усталый путник и в сладкой неге вдыхая «зной отравный благовонной тесноты», то вспоминает об утраченном рае, Платоновском рае предвечных идей, где пребывала душа до рождения, то предчувствует будущую «большую страсть», в которой сочетаются любовь и страдание.

Так ты, любовь, упреждена

Весной души, лучом-предтечей.

В этом стихотворении «весна души» — это земной эрос; ослепительной предчувствуется встреча иного, сверхземного, гостя — небесного эроса.

Сжатая поэма «Эрос» имеет себе больших предшественниц во всемирной литературе. Кроме Платоновского Пира, вдохновлявшего и окрылявшего поэта, мы напомним Декамерон Боккаччио. Вспомним, что занятные любовные рассказы велись у Боккачио блестящим обществом семи дам и трех кавалеров в садах роскошных загородных вилл в то время, когда Флоренцию опустошала чума. Подобно садам Декамерона, и этот сад раскинут поэтом в «годину гнева». Рядом, за оградой,

Землю зной распинают гвоздиями,

Грады — молотами лютых лет;

Льется мученическими гроздиями

Сокровенный в соках Параклет.

Параклет, «Дух Утешитель», не покидает нас, но пока подвизает нас на мученичество. Гость придет потом иначе.

Придет в ночи обманной,

Как тать, на твой порог.

И поэт, в «саде роз» предвосхищая появление грядущего Гостя, заканчивает уже стихотворение в perfectam praesens вместо будущего времени («богатства нашего языка неисчислимы»): —

И все душа забыла,

Чтоб встать живой с живым.