Власть как насилие в утопии Стругацких - опыт деконструкции   ::   Некрасов Сергей

Он помещается в ситуацию, требующую его деятельного участия, и сам всячески стремится исправить трагически складывающееся положение, но оказывается не в силах хоть как-то повлиять на ход событий. Он пытается бороться с жестокостью правил игры и законов мироздания, но этим лишь все дальше загоняет себя в угол. Гуманизм оборачивается расизмом, стремление к коммунистической Утопии и бессмертию через коллективное - репрезентацией подсознательного влечения к смерти. Выхода из ситуации нет, и Стругацкие обрывают повествование в момент кульминации, на истерическом бессмысленном крике отчаяния. Можно было бы назвать это творческой неудачей авторов: им так и не удалось выяснить, "как поступать с задачей, которая решения не имеет". Из одного произведения в другое переходит образ двери в будущее, открыть которую герой не способен по причине имманентного несовершенства.

Заслуживает внимания настойчивость, с какой Стругацкие обращаются к описанному архесюжету. Можно было бы выстроить целую галерею подобных (указанному) персонажей: Саваоф Баалович Один и Янус Полуэктович Невструев из "Понедельника", Никита Воронцов из известного рассказа, Кандид и Перец из "Улитки на склоне", дон Румата из "Трудно быть богом", Горбовский из "Далекой Радуги", Максим Каммерер из "Обитаемого острова" и он же, только с другой стороны, в повести "Волны гасят ветер", Вечеровский из "За миллиард лет до конца света", Петер Глебски из "Отеля "У погибшего альпиниста", Рудольф Сикорски и Лев Абалкин из "Жука в муравейнике".