Записки полуэмигранта. В ад по рабочей визе   ::   Шлёнский Александр Семёнович

Вот поэтому Лев Гумилев и относит пассионарность к сугубо иррациональным явлениям в человеческом поведении, а моральной ее оценки вообще предпочитает не давать, потому что этот способ оценки к таким явлениям просто не применим.

Таким образом, жертвовать собой во имя высших идеалов совершенно бесполезно: ведь ни в природе, ни в истории нет ничего реально существующего, сопоставимого с этими высшими идеалами, а отдавать жизнь за бесплотную химеру — и вовсе глупо. Еще более глупо приносить себя в жертву ради чего-то сиюминутного и непрочного, что сегодня есть, а завтра нет. Какой в этом смысл? Ровным счетом никакого.

Посмотрим, тем не менее, на вещи и с другой стороны. История показывает, что в почти в любой из более или менее развитых культур из всех наук в первую очередь развивались астрономия и логика. Надо сказать, что логика, ее структура, способ формулировок и т. д., во всех культурах — арабской, индийской, китайской, европейской — в разные времена и в разных странах, если отбросить ее внешнее оформление, была одинаковой. Логика, как известно, составляет основу любой другой науки, а в жизни логика диктует последовательность действий, необходимых для достижения цели. Но сами цели диктует, увы, не логика. Цели диктует также и не этика, не нравственность и не мораль, а человеческие страсти. Страсть — явление абсолютно иррациональное, алогичное и аморальное, но именно она, согласно теории пассионарности, определяет течение истории, и я вполне с этим согласен.

Чтобы ученый мог оставаться ученым, он не должен быть подвержен страстям.