Записки полуэмигранта. В ад по рабочей визе   ::   Шлёнский Александр Семёнович

Вот после него я почему-то не рыгаю, или рыгаю совсем чуть-чуть. Но овсянка полезнее для здоровья. Отрыжка — ну и в рот она не ебись! В Америке все рыгают.

Ну что, родной мой, уродище?! Зачарованный подробностями моего джойсовско-миллеровского бытописания, ты, конечно же, ожидаешь главного момента в моём повествовании, в котором я начинаю ебать какую-то бабу, или хотя бы, от крайности, дрочить хуй. А вот обломись, рыло! Никакой ебли не будет. Мы с тобой едем в Сидорки. Разумеется, ебаться и дрочиться я умею не хуже тебя, но писать об этом здесь я не намерен, и конечно же не из скромности, а просто потому что это мемуары, а не эротика. Писатель, если он писатель, должен быть последователен, и придерживаться выбранного жанра, потому что жанр — это жанр, а не хуй собачий.

Нет, я не Миллер и не Джойс,

Я, блядь, неведомый избранник…

Мысль неплохая, но стих не звучит. Если сделать парафраз ближе к оригиналу, получится так:

Нет, я не Миллер, я другой

Еще неведомый избранник…

Преимущества этого варианта в том, что можно избавиться от слова «блядь», которое заполняет ритмическую паузу. Недостаток же в том, что теряется Джойс, а Джойса жалко. Кстати, и утренние ритуалы подошли к концу. Пора в Сидорки.



9. Победоносцев, Соловьёв и Гарри Гаррисон



Работа в американском кафе "мальчиком за всё" выучила меня быстро управляться с предметами обихода и шевелить руками со скоростью не менее второй космической.