Страница:
132 из 770
Ему только брезгливо запомнились слюни, хотя о них говорилось как раз в сцене, где очень ярко выражена мысль о крепкой связи между государством и государем:
О Господи, кто будет нами править,
(Он обещал с боярами рядить по-прежнему)
— А царство без царя
Как устоит? поднимется раздор
А (хищный) хан набег опять готовит
И явится внезапно под Москвой.
Кто отразит поганые полки,
Кто сдвинет Русь в грозящую дружину.
О, горе нам.
Заплачем же и мы.
— Я силюсь, брат,
Да не могу.
— Я тоже,
Нет ли луку,
Потрем глаза.
— Нет, я слюной намажу…
Этот черновой вариант остался в тетради № 2370. Пушкин его не напечатал.
Кончив трагедию, Пушкин известил Вяземского буйно радостным письмом, где вперемежку с грубыми шутками сообщил:
«Поздравляю тебя, моя радость, с романтической трагедиею, в ней же первая персона Борис Годунов! Трагедия моя кончена; я перечел ее вслух один и бил в ладоши и кричал, – ай да Пушкин, ай да сукин сын! – Юродивый мой малый презабавный… Прочие также очень милы… Жуковский говорит, что Царь меня простит за трагедию – навряд, мой милый. Хоть она и в хорошем духе писана, да никак не мог упрятать всех моих ушей под колпак юродивого – торчат!» (конец октября 1825 г.).
В первоклассных произведениях, написанных Пушкиным за два года в Михайловском, чувствуется глубокая перемена, которая в нем произошла. Она светится в монологах Пимена, в «Подражаниях Корану», где Пушкин входит в новую для него область поэзии, вдохновленной религиозными мотивами. Но с особой, неотразимой, сокрушающей торжественностью выразил он свои новые духовные переживания в «Пророке».
|< Пред. 130 131 132 133 134 След. >|