Страница:
237 из 300
Меня вызвал директор, и немало справедливых упрёков услышала я от него. Потом в учительскую позвали Таню. Все учителя, как один, жаловались на неё (по другим предметам она тоже из чувства протеста «схватила» несколько двоек!), стыдили, упрекали.
Я молчала. Мне было и жаль девочку, перед которой я чувствовала свою вину, и в то же время я хотела дать понять Тане, что разделяю негодование учителей. Когда Тане разрешено было покинуть учительскую, она обернулась в дверях, метнула на меня взгляд затравленного зверька и, сдерживая слёзы, сказала:
– Ну, пойдём, мама!
Ничего мне не хотелось больше, как встать и пойти за Таней, чтобы поговорить с ней спокойно, ласково. Но директор школы попросил меня задержаться. Могла ли я ослушаться человека, который вместе со мной был озабочен судьбой моей дочери? Таня ушла, а я осталась. Как я жалела потом об этом! Может быть, по дороге к дому мы с ней хорошо, по душам поговорили бы? А то, когда я вернулась из школы домой и хотела приласкать её, она оттолкнула мою руку и выбежала из комнаты.
После этого случая Таня стала резка, порой даже груба со мной, скрытна, раздражительна. Полюбила уединение и сердилась, когда кто-нибудь нарушал его. Я не узнавала своей ласковой, милой девочки.
По вечерам, когда электростанция выключала свет и мы сидели в темноте, Таня тихонько пела и всегда печально, если даже песни и не были такими. Было ясно, что в душе девочки шла ломка, усугублённая, вероятно, ещё и переходным возрастом.
|< Пред. 235 236 237 238 239 След. >|