JК
Санктпетербургские кунсткамеры :: Говоров Александр
Страница: 154 из 309Ходили слухи, что божедомы, которые неопознанных покойников погребают, мертвечиной стали на рынке торговать. Пусть уж старикан помрет на руках у товарищей, коль его такая судьба. Сколько вместе бедовали!
— Батя! — тормошил его Тринадцатый. — Не спи, не спи. Подними-ка чуть головушку, я тебе вошек поищу.
— Сколько ж ему годов? — размышлял Восьмерка. — Шестьдесят? Семьдесят? Каторга всех равняет. А имя хоть известно, ежели придется помянуть?
Старик вдруг шевельнулся и сказал отчетливо:
— Канунников Авдей Лукич, московской большой суконной сотни бывший купец, по делу царевича Алексея…
Артельщик ахнул и на всякий случай отодвинулся подальше. Другие каторжане чуть звякнули цепями, свидетельствуя этим свой интерес.
— Ладно, батя, ладно, — успокаивал старика Тринадцатый. — Что об этом?
— Пусть скажет, — настаивал Восьмерка, — остался ль у него кто-нибудь на воле? Кому что передать?
У него, как у самого молодого, была еще сильна духовная связь с вольным миром.
— Никого нет, — ответил бывший купец, не открывая глаз.
— У нас в Рогервике, — сказал артельщик, — на второй верфи, был один такой же. Все талдычил: одинокий, одинокий, а как преставился, за его телом аж князья приезжали!
— «У нас в Рогервике»! — передразнил его Тринадцатый. — Лучше скажи, что делать? Когда баржа придет и всех на разгрузку погонят, как мы его прикроем?
— Тю! — придумал Восьмерка.
— Батя! — тормошил его Тринадцатый. — Не спи, не спи. Подними-ка чуть головушку, я тебе вошек поищу.
— Сколько ж ему годов? — размышлял Восьмерка. — Шестьдесят? Семьдесят? Каторга всех равняет. А имя хоть известно, ежели придется помянуть?
Старик вдруг шевельнулся и сказал отчетливо:
— Канунников Авдей Лукич, московской большой суконной сотни бывший купец, по делу царевича Алексея…
Артельщик ахнул и на всякий случай отодвинулся подальше. Другие каторжане чуть звякнули цепями, свидетельствуя этим свой интерес.
— Ладно, батя, ладно, — успокаивал старика Тринадцатый. — Что об этом?
— Пусть скажет, — настаивал Восьмерка, — остался ль у него кто-нибудь на воле? Кому что передать?
У него, как у самого молодого, была еще сильна духовная связь с вольным миром.
— Никого нет, — ответил бывший купец, не открывая глаз.
— У нас в Рогервике, — сказал артельщик, — на второй верфи, был один такой же. Все талдычил: одинокий, одинокий, а как преставился, за его телом аж князья приезжали!
— «У нас в Рогервике»! — передразнил его Тринадцатый. — Лучше скажи, что делать? Когда баржа придет и всех на разгрузку погонят, как мы его прикроем?
— Тю! — придумал Восьмерка.