Горение. Книга 2   ::   Семенов Юлиан

Мы бы тоже были рады ограничиться словесами, не наша вина, что приходится стрелять.

— Значит, словесам вашим не верят.

— Вашим — поверят?

— За мною годы борьбы за конституционную реформу, Петр Аркадьевич, и если я скажу, что дам пятак, общество будет ждать рубля, а вы хоть рубль дайте, и за пятак не примут.

— Эк вы меня, — отозвался Столыпин. — Хорошо хоть — в глаза, я джентльменство ценю. А вот коли и после вашей аграрной реформы бунты мужиков будут продолжаться? Тогда что? А они будут продолжаться, потому что ныне есть программы левее вашей, плехановская, например. Я уж о ленинской не говорю, за нею повалят, безудержно повалят, — как станете поступать?

— Я стану доказывать пагубность темного бунта, покуда могу, я буду взывать к разуму, объяснять, требовать, наконец…

— А ну — не объясните? А ну — по-прежнему будут полыхать усадьбы? По-прежнему станут продолжать самочинные захваты помещичьих земель, как тогда?

— Уйду в отставку.

— И вместо вас придет военный диктатор, который понастроит виселиц?

Милюков понял, что попал в капкан.

— Вы очень логичны, Петр Аркадьевич.

— Это плохо?

— Это хорошо. Я отношусь к логике с преклонением, ока, правда, не всегда приложима к России, к нашему национальному характеру… Но я отчего-то верю в успокоение страны. Наша аграрная реформа не может не внести покоя…

— Сие от Фета, уважаемый Павел Николаевич, сие — лирическое благодушество.