Из России за смертью   ::   Рогожин Михаил

А вообще-то, убить ее следует. Взять за теплое в испарине горло и без особого труда резко надавить всего двумя пальцами. Она вся затрепещет, широко раскроет рот, потянется к нему, взметнется, а он ласково и бережно положит обратно на подушку ее безжизненную голову. И исчезнет его позор. И больше ему никто не изменит. А вокруг начнут подвывать — хорошая была баба, за мужем пьяницей света белого не видела, отмаялась, страдалица. И решат, что задушил ее от бессилия. Жалеть начнут. Сначала ее, а после и его. Разве он переживет жалость по отношению к себе?

Рубцов искоса посмотрел на жену. В темноте различил лишь слегка белеющий профиль. Полуоткрытый рот вновь напомнил о мулате. С чего бы это сам Панов разбираться примчался? Пять суток навесил. За кого? Ах, Нинка, ну, стерва... в политику влезла, не иначе. До чего же легкомысленный народ эти женщины. Вот он лежит и прикидывает: убивать ее или простить, а она натрахалась и посапывает в свое удовольствие. Дурак ты набитый, Рубцов. Чего ее одну убивать? Если на то пошло, все их блядское племя в расход пустить следует.

Да... но жить-то тогда с кем? То-то и оно. Не педерасты же. А потом, какая-никакая, а родная. Положим, убьют его завтра, ну не совсем завтра, а в обозримом будущем, ведь одна она на могилке поплачет. Больше надеяться не на кого. И придет время, внукам расскажет, какой орел был дед. Нинка, не в пример другим офицерским женам, его ценит. А мулат? Ну что мулат? Сегодня ишь как отдалась, с подвываниями. Пожалуй, никакого мулата и не было.