Из России за смертью   ::   Рогожин Михаил

Все они: грудастые и безгрудые, вызывающие и скромные, на каблуках и в кроссовках — объединялисьв один женский организм, подвластный лишь ему, ловящий на лету каждое его движение, отдающийся его воле.

Григорию Никитичу мало было одной женщины. Вернее, одна ему была ни к чему. Не возбуждала. Не вдохновляла. А потому раздражала. Была у него жена. Мучилась с ним, сама мучила его и скоро умерла от рака. И уже никто не мог заменить ему хор, бунтовавший в груди. Такое мучительное, томительное и сладостное желание возникало в его теле, когда женщины, перешептываясь, шурша юбками и цокая каблуками, неуклюже взбирались на скамейки. Он стоял перед ними и молча ждал. Наконец, подобно морю, волнами возгласов и переругиваний хор затихал, и глаза хористок устремлялись на него. Лучи солнца, да что там солнца — радиации, не смогли бы пронзить тайники его души так, как пронзали эти безмолвные, покорные, ненавидящие взоры офицерских жен.

Полковник поднимал руку, и все в нем поднималось. Кровь с невероятным напором стремилась от ног к голове, от чего лицо краснело и глаза слегка выпучивались. Бедра обручами обхватывала судорога, и свинцовая тяжесть ползла к паху. Подобно птице, уже подскочившей, но еще не взлетевшей, Проценко делал взмах руками и замирал. Каждый раз, стоя перед хором с закрытыми глазами, он мучительно ждал — начнут или нет. И женщины начинали. Полковник отрывался от дощатого помоста и взлетал, плавно и мощно дирижируя. Теперь он мчался к своей единственной и неотвратимой вершине.