Двадцать седьмая теорема этики   ::   Стругацкий Борис

Он понимал, что все это подлинники. Он только никак не мог понять, откуда взялся ПОДЛИННИК показаний Мирлина. Как он мог появиться, этот подлинник? Как они сумели его заставить?.. И не было времени откинуться на спинку стула, закрыть глаза и хорошенько подумать.

— Неужели же вы и сейчас станете запираться, Станислав Зиновьевич? Ну что вы, ей-богу, в самом деле!.. Друг же ваш подписал, чего же еще надо?

— Друг — это друг, — сказал он, не заботясь даже о связности своей речи. — А я — это я… У меня — свое… Он по-своему, а я — так.

— Так что же вы — готовы протокол подписать, где сплошное — «нет, не знаю, не видел, не слышал…»? Это же ложные показания.

— Ну, а что делать? Вот если бы Мирлин мне в лицо сказал, тогда другое дело…

— И скажет!

— Вот пусть и скажет. Пусть будет очная ставка…

— Да очную ставку устроить — ничего не стоит…

— Вот и устройте. В чем же дело?

— Да устроим, устроим… Но вы же себе хуже только делаете… Протокол-то придется сейчас подписать! Без всякой очной ставки.

— Ну что ж… Подпишу… А чего же вы очную ставку устроить не хотите, Веньямин Иванович?

— Да устроим мы вам очную ставку, устроим, не беспокойтесь…

Некоторое время они так пререкались, довольно бестолково, и все это время майор тарахтел на своей пишмашинке, а потом выдернул из-под валика большой развернутый лист и протянул его Станиславу.