Филумана   ::   Шатилов Валентин

Наклоняясь по пути к земле, он срывал какие-то листочки, лютики-цветочки, торопливо растирал их в ладонях.

– Сейчас, неслух ты маленький! – он сграбастал внучкину руку и крепко зажал подпаленный палец в ладони. Девочка заорала еще страшнее.

– Ну-ну, будя, будя… – успокаивающе проговорил дедок и, склонившись к своему кулаку, все еще сжимающему искалеченный палец, забормотал что-то вроде: «Ча-ча-ви-ча-ско-мурыча…»]; i (,

Скороговорка была бессмысленная, отвлекающая, но он бормотал, а я чувствовала, как детский палеи в зажатом кулаке травника охватывало онемение наподобие местной анестезии. Да и девочка примолкла, напряженно глядя на деда и растирая слезы по щекам свободной рукой.

Рыже-бурые следы, исполосовавшие ее лицо, можно было принять за веселую раскраску для игры, например, в индейцев, если только забыть об источнике происхождения красной краски.

– Ну вот, теперича завяжем горицветом. – Дед вырвал из травы какой-то длинный листик, обмотал его вокруг пострадавшего пальца и наставительно сказал: – А не будешь совать куда ни попадя!

Терпения у Никодима не хватило, и он мучительно застонал.

– А ему сможете сделать так, чтоб не было больно? – спросила я деда, кивая на гору трупов, из которой донесся стон.

– Зачем, сам вычухается, – не глянув, равнодушно сообщил дед.

Нарастающая боль затуманила мозг Никодима. В полузабытьи он застонал снова.