JК
Эффект Лазаря (Пандора - 2) :: Херберт Фрэнк
Страница: 2 из 500Гнев Корабля
отяготел над нами, ибо мы уничтожили
келп и нарушили равновесие этого
мира. Мы, немногие выжившие, зависим
от бесконечного моря и ужасных причуд
двух солнц. То, что мы вообще выжили
на наших хрупких клон-плотах,
проклятие в той же мере, что и
победа. Это - время безумия.
Из дневников Хали Экель
Дьюк почуял запах горелой плоти и паленого волоса. Он чихнул, снова чихнул и заскулил. Его единственный зрячий глаз слезился и болел, когда он попытался открыть его рукой. Его мама была вне. Слово "вне" он мог произнести, хотя не мог бы точно определить местоположение и форму этого "вне" - только знал смутно, что живет на клон-плоту, принайтованном к черному каменному утесу, единственному остатку суши Пандоры. Еще он мог выговорить "ма" и "горит". Запах гари усилился. Дьюк испугался. "Может, нужно что-то сказать?" - подумал он. По большей части он не говорил: мешал нос. Зато мог высвистывать носом. Мама его понимала и свистела в ответ. У них было более сотни таких свистослов, понятных обоим. Дьюк наморщил лоб при этом его толстенький носик развернулся - и засвистел, поначалу вопросительно, чтобы узнать, нет ли матери поблизости.
"Ма? Где ты, ма?"
Он пытался уловить шлепанье босых пяток по мягкой палубе плота, которое не спутал бы ни с каким другим.
От запаха гари стало трудно дышать. Дьюк чихнул и прислушался: по коридору сновало множество ног - такого топота ему и слышать-то не доводилось - но ни одни из них не принадлежали ма.
отяготел над нами, ибо мы уничтожили
келп и нарушили равновесие этого
мира. Мы, немногие выжившие, зависим
от бесконечного моря и ужасных причуд
двух солнц. То, что мы вообще выжили
на наших хрупких клон-плотах,
проклятие в той же мере, что и
победа. Это - время безумия.
Из дневников Хали Экель
Дьюк почуял запах горелой плоти и паленого волоса. Он чихнул, снова чихнул и заскулил. Его единственный зрячий глаз слезился и болел, когда он попытался открыть его рукой. Его мама была вне. Слово "вне" он мог произнести, хотя не мог бы точно определить местоположение и форму этого "вне" - только знал смутно, что живет на клон-плоту, принайтованном к черному каменному утесу, единственному остатку суши Пандоры. Еще он мог выговорить "ма" и "горит". Запах гари усилился. Дьюк испугался. "Может, нужно что-то сказать?" - подумал он. По большей части он не говорил: мешал нос. Зато мог высвистывать носом. Мама его понимала и свистела в ответ. У них было более сотни таких свистослов, понятных обоим. Дьюк наморщил лоб при этом его толстенький носик развернулся - и засвистел, поначалу вопросительно, чтобы узнать, нет ли матери поблизости.
"Ма? Где ты, ма?"
Он пытался уловить шлепанье босых пяток по мягкой палубе плота, которое не спутал бы ни с каким другим.
От запаха гари стало трудно дышать. Дьюк чихнул и прислушался: по коридору сновало множество ног - такого топота ему и слышать-то не доводилось - но ни одни из них не принадлежали ма.