JК
Экспедиция в иномир :: Снегов Сеpгей Александpович
Страница: 120 из 182Никому не захотелось сразу возвращаться к вариалам — сами они довольно милые создания, но город их все же безрадостно мрачноват.
Николай присел на пригорочек, мы примостились рядом. Я уже упомянул, что дзета—равнина стала нам нравиться. Я и сейчас, безмятежно отдыхая в санатории на Латоне, с удовольствием вспоминаю её смиренно-золотое небо, её громоздящиеся по окоему исполинские горы, такие живые, такие непрерывно меняющиеся при движении к ним. Артуру, знатоку живописи и художнику, пейзаж напоминал картины старинных арабских и византийских мастеров с их расходящейся перспективой, а мне все казалось, что я попал в детскую сказку, и сам стал сказочным героем, и все вокруг волшебно-сказочное — прекрасное и невероятное. Нет, скажу прямо: в утверждении Правого, что дзета—мир многокрасочней и многообразней нашего, какая-то правда есть. Сужу по себе. Вначале я поражался непостоянству пейзажа, потом привыкал к нему, потом начал все больше любоваться им — и любование постепенно превращалось в восхищение.
Итак, мы сидели на пригорочке. Николай и Артур, энергичней всех помогавший ему, просто отдыхали. Жак о чем-то размышлял, это было видно по его лицу. Он некрасив, наш Жак, — широкие щеки, нос бананом, толстые губы, слишком мягкий подбородок, но это холодное описание внешних черт почти не даёт представления о том, как он реально выглядит: лицо его удивительно меняется от каждой новой мысли, он ворочает мысли с усилием, как валуны, они не вспыхивают в его голове, а тяжело переваливаются в ней, и каждая порождает особое выражение лица.
Николай присел на пригорочек, мы примостились рядом. Я уже упомянул, что дзета—равнина стала нам нравиться. Я и сейчас, безмятежно отдыхая в санатории на Латоне, с удовольствием вспоминаю её смиренно-золотое небо, её громоздящиеся по окоему исполинские горы, такие живые, такие непрерывно меняющиеся при движении к ним. Артуру, знатоку живописи и художнику, пейзаж напоминал картины старинных арабских и византийских мастеров с их расходящейся перспективой, а мне все казалось, что я попал в детскую сказку, и сам стал сказочным героем, и все вокруг волшебно-сказочное — прекрасное и невероятное. Нет, скажу прямо: в утверждении Правого, что дзета—мир многокрасочней и многообразней нашего, какая-то правда есть. Сужу по себе. Вначале я поражался непостоянству пейзажа, потом привыкал к нему, потом начал все больше любоваться им — и любование постепенно превращалось в восхищение.
Итак, мы сидели на пригорочке. Николай и Артур, энергичней всех помогавший ему, просто отдыхали. Жак о чем-то размышлял, это было видно по его лицу. Он некрасив, наш Жак, — широкие щеки, нос бананом, толстые губы, слишком мягкий подбородок, но это холодное описание внешних черт почти не даёт представления о том, как он реально выглядит: лицо его удивительно меняется от каждой новой мысли, он ворочает мысли с усилием, как валуны, они не вспыхивают в его голове, а тяжело переваливаются в ней, и каждая порождает особое выражение лица.