JК
Месяц Седых трав :: Посняков Андрей
Страница: 32 из 71– Шаманка, смешно переваливаясь на кривых коротких ногах, подошла к выходу и, откинув полог, покинула юрту.
Ну да, это была самая настоящая юрта, какие Дубов во множестве видел в Монголии в тридцать девятом году. Центральный столб, вытесанный из толстой лесины, деревянные колышки, досочки – немалое богатство по здешним безлесным местам. Все это обтянуто серым свалявшимся войлоком, засаленным и пахнущим так, что непривычному человеку, скорее всего, стало бы дурно. Но Иван – верней, Баурджин – оказался человеком, к подобной обстановке привычным. Еще бы – он ведь родился и вырос в точно такой же юрте-гэре… Господи!
Иван застонал, теперь уже не от боли, а оттого, что не в силах был понять до конца – что ж с ним произошло? Что это – сон? Да нет, на сон непохоже – все реально до боли: и вонючая юрта, и чадящий очаг, и эта вот, валяющаяся на земле плошка.
Ладно… Дубов представил, что он вновь на фронте, году уже этак в сорок четвертом, капитан, командир разведроты… Ну-ка, ну-ка, если рассуждать спокойно, что мы имеем? А имеем ранение, юрту, старуху шаманку и какие-то племена – найманов, кераитов, монголов. Часть найманов – род старика Олонга – христиане, так… А кто здесь он, Дубов, вернее, Баурджин из рода Серебряной Стрелы? Род когда-то был влиятельным и знатным – об этом у паренька сохранились какие-то смутные воспоминания, – но потом захирел, а сейчас, похоже, и вообще никого не осталось, кроме самого Баурджина. Сирота, мальчик на побегушках, короче – батрак.
Ну да, это была самая настоящая юрта, какие Дубов во множестве видел в Монголии в тридцать девятом году. Центральный столб, вытесанный из толстой лесины, деревянные колышки, досочки – немалое богатство по здешним безлесным местам. Все это обтянуто серым свалявшимся войлоком, засаленным и пахнущим так, что непривычному человеку, скорее всего, стало бы дурно. Но Иван – верней, Баурджин – оказался человеком, к подобной обстановке привычным. Еще бы – он ведь родился и вырос в точно такой же юрте-гэре… Господи!
Иван застонал, теперь уже не от боли, а оттого, что не в силах был понять до конца – что ж с ним произошло? Что это – сон? Да нет, на сон непохоже – все реально до боли: и вонючая юрта, и чадящий очаг, и эта вот, валяющаяся на земле плошка.
Ладно… Дубов представил, что он вновь на фронте, году уже этак в сорок четвертом, капитан, командир разведроты… Ну-ка, ну-ка, если рассуждать спокойно, что мы имеем? А имеем ранение, юрту, старуху шаманку и какие-то племена – найманов, кераитов, монголов. Часть найманов – род старика Олонга – христиане, так… А кто здесь он, Дубов, вернее, Баурджин из рода Серебряной Стрелы? Род когда-то был влиятельным и знатным – об этом у паренька сохранились какие-то смутные воспоминания, – но потом захирел, а сейчас, похоже, и вообще никого не осталось, кроме самого Баурджина. Сирота, мальчик на побегушках, короче – батрак.