А дом для них – любая из двадцати хижин, крытых пальмовыми листьями. На островах Тробриан зачатие приписывали духам предков; об отцовстве, об отцах там не было и речи.
– Крайности, – отметил Главноуправитель, – сходятся. Ибо так и задумано было, чтобы они сходились.
– Доктор Уэллс сказал, что трехмесячный курс псевдобеременности поднимет тонус, оздоровит меня на три-четыре года.
– Что ж, если так, – сказала Ленайна. – Но, Фанни, выходит, ты целых три месяца не должна будешь…
– Ну что ты, милая. Всего неделю две, не больше. Я проведу сегодня вечер в клубе, за музыкальным бриджем. А ты, конечно, полетишь развлекаться?
Ленайна кивнула.
– С кем сегодня?
– С Генри Фостером.
– Опять? – сказала Фанни с удивленно нахмуренным выражением, не идущим к ее круглому, как луна, добродушному лицу. – Неужели ты до сих пор все с Генри Фостером? – укорила она огорченно.
Отцы и матери, братья и сестры. Но были еще и мужья, жены, возлюбленные. Было еще единобрачие и романтическая любовь.
– Впрочем, вам эти слова, вероятно, ничего не говорят, – сказал Мустафа Монд.
– «Ничего», – помотали головами студенты.
Семья, единобрачие, любовная романтика. Повсюду исключительность и замкнутость, сосредоточенность влечения на одном предмете; порыв и энергия направлены в узкое русло.
– А ведь каждый принадлежит всем остальным, – привел Мустафа гипнопедическую пословицу.. Юг, юго-восток, восток…