Очаг на башне   ::   Рыбаков Вячеслав Михайлович

Она снова подхватила его на руки и снова стала целовать — исступленно, воспаленно, словно в нем, в Антошке, было дело, и если он сменит сейчас гнев на милость,все сразу станет хорошо. Он не отбивался и не ласкался в ответ — просто висел на руках. Она захлебывалась:

— Прости, мой радостный, я сама не знаю, что со мной, мне очень одиноко… без папы… — лицемерно добавила она, чтобы он наконец простил ее. Но он все равно смотрел так, будто его глазами смотрел Симагин. Нет, какое Симагин — этот сразу стал бы сюсюкать, слюнявить, бессильно утешать; не Симагин, а тот всезнающий, самый сильный и самый мудрый, и поэтому не прощающий ничего. — Давай будем кушать! — весело сказала она, отпуская Антошку. — Сегодня мама сготовила твою любимую кашку. Вкусную кашку! — она лихорадочно собирала на стол. — С изюмчиком!

— Мама, — серьезно проговорил Антошка, — ты зачем так разговариваешь? Ты когда так разговариваешь, мне тебя жалко и хочется плакать. Ты что, что ли не знаешь, что я большой?

— Конечно! Конечно! — визгливо засмеялась Ася. — Вон какой большой, мне тебя уже и не поднять! Надо больше кушать, и тогда скоро станешь совсем большой!

В эту ночь она не спала, и подушка промокла, как когда-то.

— Вот пришел великан, большой такой, смешной, руки у него толстые, ноги толстые, пришел и упал, ногой зацепился за ступеньку — и упал, большой такой, смешной, смешной же!..

— Никак молится, — сочувственно сказала подошедшая нянечка. — Ну девки пошли — под кустами трахаются с кем ни попадя, а посля к нам молиться идут. Все, дочка, кончай молиться. Пошли скоблиться.

Было очень больно.