JК
Мальтийский жезл :: Парнов Еремей
Страница: 88 из 505Но трав-то, Аглая Степановна, тыщи! На всех и планид не хватит.
— Все семь и правят миром. И у каждой свое царство.
— В таких, выходит, категориях мыслишь, — Владимир Константинович уклонился от защиты естественнонаучной картины мира. — И по чьему ведомству жеруха твоя проходит, к примеру? — спросил он, возвращаясь к вещам практическим.
— Жеруха — цветок Солнца, — уверенно заявила Степановна. — Вроде как подорожник. Потому сок сразу пить полагается. В свежем виде, как выжмешь. Он любой камень выгоняет. Хошь из почек, хошь из печенки. Из пузыря тож.
— Солнце, значит, у тебя тоже в планетах ходит?
— А как же! Первая планета и есть.
— Обижаешь Коперника, бабуся, ай-я-яй! — покачал головой Люсин. — Все за Птолемея цепляешься [31] , а жизнь идет, — пошутил он. Но шутка его едва ли была понята.
— Это какой же Птолемей — великомученик? — удивилась старуха. — Рази он тоже зелейник?
— Окстись, Степановна, — в шутливом ужасе замахал руками Люсин. — Зелейник! Великомученик!
— А не знаешь, так и болтать нечего.
— Твоя правда… На чердак-то можно залезть? Посмотреть охота, как сушишь. Очень уж трава-буквица твоя за живое задела.
— Обыкновенно, как надо, чтоб не выжгло и чтоб не забродило. Но ты слазай, взгляни.
В жарком, сухом полумраке расплывчато вырисовывались поставленные друг на друга низкие ящики, скорее даже рамы, затянутые проволочной сеткой.
— Все семь и правят миром. И у каждой свое царство.
— В таких, выходит, категориях мыслишь, — Владимир Константинович уклонился от защиты естественнонаучной картины мира. — И по чьему ведомству жеруха твоя проходит, к примеру? — спросил он, возвращаясь к вещам практическим.
— Жеруха — цветок Солнца, — уверенно заявила Степановна. — Вроде как подорожник. Потому сок сразу пить полагается. В свежем виде, как выжмешь. Он любой камень выгоняет. Хошь из почек, хошь из печенки. Из пузыря тож.
— Солнце, значит, у тебя тоже в планетах ходит?
— А как же! Первая планета и есть.
— Обижаешь Коперника, бабуся, ай-я-яй! — покачал головой Люсин. — Все за Птолемея цепляешься [31] , а жизнь идет, — пошутил он. Но шутка его едва ли была понята.
— Это какой же Птолемей — великомученик? — удивилась старуха. — Рази он тоже зелейник?
— Окстись, Степановна, — в шутливом ужасе замахал руками Люсин. — Зелейник! Великомученик!
— А не знаешь, так и болтать нечего.
— Твоя правда… На чердак-то можно залезть? Посмотреть охота, как сушишь. Очень уж трава-буквица твоя за живое задела.
— Обыкновенно, как надо, чтоб не выжгло и чтоб не забродило. Но ты слазай, взгляни.
В жарком, сухом полумраке расплывчато вырисовывались поставленные друг на друга низкие ящики, скорее даже рамы, затянутые проволочной сеткой.