JК
Миллион в сигаретной пачке :: Самбук Ростислав Феодосьевич
Страница: 55 из 182Но ведь никакого преступления в этом нет…
И все же: неведомый Толик и Булавацкий, умерший от страха, услышав, что им заинтересовалась милиция, – преступники, и тебе, капитан Хаблак, надо доказать это. Крайне необходимо…
Ну что же, игра только начинается. Толик с компанией оказались осторожными, они перестраховываются, но куда им деваться?
Хаблак повеселел. Ему всегда становилось весело, когда он чувствовал силу врага. В нем тогда просыпался азарт, и он знал, что все равно победит, перехитрит противника, расставит западни, в которые тот непременно попадет.
…В небольшом холле между первым и вторым классами стояли диваны. Хаблак присел на один из них так, чтобы видеть дверь каюты Осташевича. В холл заглянул с палубы Романика.
– Она в двенадцатой каюте, – сообщил лейтенант, – через одну от Рогатого. Я на палубе… Хаблак кивнул, и Романика исчез.
Пассажиры устраивались: хлопали дверями, звали горничную, чтобы принесла белье, потянулись на корму в ресторан. Рядом с Хаблаком присела парочка – обнимались и целовались, ни на кого не обращая внимания. Девушка, правда, недовольно поглядывала на капитана – все же он немного мешал им. Но Хаблак продемонстрировал выдержку. Смотрел на портрет Вячеслава Шишкова, написанный маслом – портрет повесили так, чтобы было видно из длинного коридора второго класса.
Хаблак вытащил сигарету. Рядом с диваном стояла блестящая медная пепельница. Вообще все на теплоходе блестело, вымытое и вычищенное, даже не хотелось бросать окурок в такую безукоризненно чистую пепельницу. И не пришлось, потому что дверь двенадцатой каюты открылась, и красавица блондинка выскользнула в коридор.
И все же: неведомый Толик и Булавацкий, умерший от страха, услышав, что им заинтересовалась милиция, – преступники, и тебе, капитан Хаблак, надо доказать это. Крайне необходимо…
Ну что же, игра только начинается. Толик с компанией оказались осторожными, они перестраховываются, но куда им деваться?
Хаблак повеселел. Ему всегда становилось весело, когда он чувствовал силу врага. В нем тогда просыпался азарт, и он знал, что все равно победит, перехитрит противника, расставит западни, в которые тот непременно попадет.
…В небольшом холле между первым и вторым классами стояли диваны. Хаблак присел на один из них так, чтобы видеть дверь каюты Осташевича. В холл заглянул с палубы Романика.
– Она в двенадцатой каюте, – сообщил лейтенант, – через одну от Рогатого. Я на палубе… Хаблак кивнул, и Романика исчез.
Пассажиры устраивались: хлопали дверями, звали горничную, чтобы принесла белье, потянулись на корму в ресторан. Рядом с Хаблаком присела парочка – обнимались и целовались, ни на кого не обращая внимания. Девушка, правда, недовольно поглядывала на капитана – все же он немного мешал им. Но Хаблак продемонстрировал выдержку. Смотрел на портрет Вячеслава Шишкова, написанный маслом – портрет повесили так, чтобы было видно из длинного коридора второго класса.
Хаблак вытащил сигарету. Рядом с диваном стояла блестящая медная пепельница. Вообще все на теплоходе блестело, вымытое и вычищенное, даже не хотелось бросать окурок в такую безукоризненно чистую пепельницу. И не пришлось, потому что дверь двенадцатой каюты открылась, и красавица блондинка выскользнула в коридор.