Ржавое зарево   ::   Чешко Федор

Ослабела хватка злобных терзающих клыков, между ними и затылком втиснулась крепкая маленькая ладошка, а перед вновь научившимися видеть глазами объявилось сосредоточенное, напряженное Векшино лицо.

— Что с ним? — это Мысь. Встревоженная, испуганная. И тоже рядом.

А Векша торопливо наговаривает что-то неслышное; глаза ее темнеют, оборачиваются бездонными колодцами невесть в какую трудновообразимую глубь… А боль — она еще где-то рядом, еще скалится, пугает, притворяется, будто вот-вот снова бросится терзать да мучить… Только этот невидимый, но жуткий зверь не вернется. Потому что боится маленькой прохладной ладошки. Невыносимо боится. До смерти.

Так боль и умерла — от страха.

Помнится, кто-то кого-то считал обузой в пути, а, воин самоуверенный?..

Боль умерла, и Векша сразу обмякла — сделалась обычной, только очень усталой. Лишь тогда, утерев рукавом мокрое лицо да вновь привалясь к приходящему в себя вятичу, она соблаговолила вспомнить о вопросе своего уподобил и проворчать:

— Что, что… Вконец себя умучил — вот что. Ты бы вот попробовала, как он — столько времени без сна да роздыху… После такого не один, а дня бы три-четыре отсыпаться, и то будет не вдосталь…

Вряд ли Мысь поверила этому — разве что два с половиною года назад Векша была несоизмеримо глупее себя нынешней. А нынешняя Векша явно не верила собственному объяснению.